В маленьком вестибюле районной гостиницы мерно постукивают настенные часы. Потускневший маятник ловит и гасит в себе отблеск четырехплафонной люстры. Два окна, выходящие на слабо освещенную улицу, отливают синевой. Изредка открывается входная дверь на тугой  пружине и, пропустив очередного  постояльца, с силой захлопывается за ним. Вошедший, сжимаясь и недовольно оглянувшись на нее, спешит к дежурной и называет номер своей  комнаты. Дежурная, сморщив свое кругленькое личико, разопревшее в тесной душной  комнатенке, протягивает ему ключ с деревянным кружочком на толстой бечевке и говорит  с ленивым  упреком:

— Написано же: придерживайте дверь! Ну, что за люди пошли, и грамотные вроде…

И снова  скрывается  за открытым окошком, склонившись над вязанием, и тогда лишь маячит над синим подоконником ее макушка в цветастом платочке.

По узкому длинному коридору неспеша вышагивает широкоплечий мужчина в милицейской рубашке и в черном галифе, плотно облегающем его ноги в начищенных сапогах с завернутыми на одну треть хромовыми голенищами. Он  останавливается возле каждой картины и объявления, густо развешенных по стенам, и, сунув руки в карманы, подолгу всматривается в них, качая  головой и шевеля губами. С нескрываемым любопытством провожает взглядом каждого вновь вошедшего и потом подолгу  вглядывается в дверь, словно ждет условленной встречи

Папироса, зажатая в зубах, давно погасла, и он время от времени одними губами перегоняет ее в другой угол рта, продолжая неторопливо вытаптывать  обветшалую дорожку с красными  выцветшими полосами по краям.

В вестибюле он надолго задерживается у  окошка дежурной  и внимательно изучает прейскурант.

Дверь вновь хлопнула, и мужчина резко оглянулся. Вошел высокий парень в кожаной куртке, находу вытащил из заднего кармана новенький, но уже изрядно помятый паспорт. Молоденькое лицо его с редкими золотистыми усиками серое от усталости. Заглядывая в окошко дежурной и силясь вызвать улыбку на своем замкнутом лице, спросил:

— Место есть?

— Есть, милок, есть, — ответила дежурная, показываясь из окошко.

-Давай со мной! – подскочил к нему мужчина и подсказал дежурной: — Пиши ему шестой номер. Койка у меня  там  свободная.

— Сама знаю, где у меня  свободная! – отмахнулась она.

— Шестой пусть дает, — шепнул мужчина парню. — Вдвоем веселей будет. А вечером  сообразим на двоих.

-Спать хочу, — ответил тот, не оглядываясь.

-Чего там, выспишься еще,- уламывал он парня, вплотную приблизившись к нему. – Небось,  я ставлю.

-Я тебе на одного, милок, дам…ишь, как  умаялся, — предложила  дежурная, протягивая ему листок прибытия. И строго прикрикнула на мужчину: — Не сбивай с  панталыку парня!

-А тебе-то чего?! – осклабился мужчина. — Он сам знает, что ему надо.- И, повернувшись к  парню, утвердительно спросил: — Ты же сам знаешь, правда.

— Спать хочу, — только и ответил тот и тут же, неуклюже пристроившись у подоконника, начал быстро и привычно заполнять листок.

Мужчина уставился в его склоненную спину, обтянутую кожаной  курткой, лоснящейся, как у  шофера, на спине,  и  процедил:

— Вот дурень. Там же и дороже в два раза, а разницы никакой.

Парень протянул листок дежурной, расплатился, взял ключи и, не проронив больше ни слова, отправился в свой номер.

— Смотри ты! – сказал мужчина, качая  головой  и провожая его удаляющуюся  спину: — На десять лет я его старше. Ну и молодой! – И, заглядывая в окошко, повторил несколько раз: — На десять лет! Это же надо!

Дежурная не отозвалась.

Так и не дождавшись от нее ответа, он сунулся головой в окошко и сказал громче, словно продолжая  прерванный  с нею  разговор:

— А у меня уже  детишек четверо…

Дежурная подняла на него рассеянные глаза, помедлив, понимающе улыбнулась и отозвалась наконец-то:

— Ишь, богатый какой!

— Да что богатый! – заговорил он торопливо, глубже втискиваясь плечами в окошко. – Не повезло мне в жизни: сиротой рос, а теперь вот и сам сирот воспитываю.                                                                                                                                        — Как так? – вскинула она удивленно бровями и, отложив вязание, с готовым сочувствуем на лице уставилась на него.                                                                                               — Да что я – в войну родился, — начал рассказывать он, замедляя свою речь. — Кому было воспитывать. Мать померла, так что и не видел я ее. А батька на другой женился. – Он замолчал. Лицо его потускнело и искривилось. – А кто я ей? Чужой, стало быть. Да и они своих трех наплодили. Я у них вроде работника был. Вся тяжелая работа по хозяйству на мне лежала. Она своих выучила, а я вона сам пробился.

— А жена-то, жена где? – не выдержала дежурная.

Но он не спешил продолжать. Молча вытащил голову из окошка, потоптавшись, прижался плечом к стене, устраиваясь поудобнее и глядя куда-то за темнеющее окно, заговорил, вязко роняя слова:                                                                              — Жена моя, ну, она того – свихнулась отчего–то. Троих родила, а после четвертого в больницу отправили, в Могилев. Домой привез – в петлю полезла. Сам и снимал. Успели откачать, да скорая  помогла…

Хлопнула дверь, и вошли двое мужчин. Один, коренастый, в светлом расстегнутом пальто, нес потертую папку под мышкой, второй, высокий, в блестящей новенькой куртке, мял в правой руке промасленную ветошь.                                 — Написано же: «Придерживайте дверь!» — напустился на них мужчина, подлаживаясь под тон дежурной и ища одобрения в ее глазах.                                                         — Ладно, бывает, чего там, — мирно ответил высокий, окидывая его быстрым взглядом, и приветливо и бойко обратился к дежурной: — Хозяйка, дай-ка нам побыстрее комнату на двоих. Лечь хочется, а то так насиделись, что хребет в баранку завязался.                                                                                                                               — Здалек, что ли? – спросила она участливо.                                                                        — Машину из Киева в Минск перегоняем.                                                                           — Машину-то хорошо поставили?                                                                                        — Да вроде ничего. Возле «газика».                                                                                      — Стоит еще?                                                                                                                          — Стоит… А ты этого чего пузырем торчишь? – оборотился он к мужчине, который стоял рядом с насупленным лицом.                                                                                    — Да вот так стою, — отозвался тот, смутившись.

— Ну и стой себе, — добродушно улыбнувшись, ответил тот.

— А машина у тебя какая? – заметно оживляясь, спросил мужчина.                                — Автобус львовский. За грузовик обменяли, — ответил высокий и, дотерев ветошью руку, скомкал и бросил ее в урну.

— Порожняком идете? Что, пассажиров не могли взять? Такой калым упустили! – осудительно затараторил мужчина, вскинув короткие ресницы. Глаза его расширились, и в них ярко отразился свет люстры.                                                                      — А ты чего это чужие деньги считаешь? – усмехнулся коренастый. – Свои кончились.                                                                                                                                          — Ты за меня не боись, — бахвально отозвался мужчина, щуря маленькие глаза.

— Где ж ты раньше  был, советчик? – насмешливо улыбнулся коренастый.                   — Впору уж и своей головой кумекать, — заметно оживился мужчина.- Прикинь: полторы тысячи километров, да если б и по мелочишке брали – не одну сотню потянуло. А тут время сейчас какое: кому картошку подвести, кому поросенка подбросить – желающих — во! – резанул он над своей головой темной широкополой ладонью. — Это, считай, за один рейс – месячную зарплату чистоганом взял. Такой калым упустить!                                                                                          — Слышь, Витек, какая голова у человека, — бросил высокий своему напарнику.                                                                                                                                         — На такой не только шапку носят, — отозвался тот, усмехнувшись, и протянул листок дежурной.                                                                                                                 — Это ты про что? – задиристо спросил его мужчина, приподнявшись на цыпочках и багровея лицом. – Ты скажи, скажи!                                                                             Но его оставили без ответа. Он сразу как-то сник, сунул руки в карманы, вразвалочку отошел, сплюнув себе под ноги, растоптал плевок и пробормотал:                      — Вот дурни! Их жить учат, а они…                                                                                    — Нате, сыночки, ключик, — сказал дежурная. – Отдыхайте на здоровечко. Налево по коридору третья дверь. Да, коль холодно будет – придете за вторым одеялом.                                                                                                                                             — Спасибо, мамаша, — ответили оба разом и отправились в свой номер.                 Мужчина взглядом толкнул их в спину и проследил, как они тяжелой походкой скрылись за углом вестибюля.                                                                                         — Так, говоришь, спасла скорая? – заинтересованно высунулась из окошка дежурная, и маленький полуоткрытый рот ее застыл в ожидании ответа.                                     — Да недолго жила, — понуро ответил мужчина, приближаясь к ней. – В январе она опять того, — он крутанул вокруг шеи рукой.                                                                — Чего й – то она? – ойкнула она и затрясла головой.                                           — Отчего-то больная стала на голову. Как ее себе в хозяйство брал – вроде баба бабой была: с хозяйством справлялась и за детьми смотрела. Жили мы с ней не хуже других.                                                                                                                             — А, может, чем обидел?                                                                                                       — Я–то? – стрельнул он в нее своими округлившимися глазами. – Десять лет прожили – и пальцем не тронул.                                                                                                             — А, может, чего и было, а?                                                                                                  — Да чего меж супругами не бывает. Так я ж ей такую жизнь устроил! Сироту, можно сказать, в свой дом привел, на все готовенькое. Не обижал: что мое, то и ее. Спуску, конечно, не давал. Я ж хозяин и должен смотреть, чтоб в доме порядок был. Она у меня, правда, с первых дней какая-то тихая была. Аж я боялся ее этой тихости. Вишь, неспроста боялся. Бывает, наставляешь ее, что к чему, она молчки головой кивает и зенки свои на меня таращит. Такие уж покорные.  Скажи хоть что, говорю. А она ни слова, только подол свой мнет. Опустит глаза и пошла. А потом вдруг это втихаря и вытворила. Когда у нее это в первый раз было, спросил я: «Может, я что не так сделал – так ты скажи?» А она мне, дуреха, отвечает: «Что-то мне жить не схотелось». Я ей говорю: «Живи. Чем тебе плохо у меня – мы вона получше многих хозяйство имеем». Она мне: «Постараюсь»… Вот и постаралась – опозорила перед людьми. Затмение какое-то, что ли. Хоть бы о детишках подумала. Вот как оно вышло, — он рубанул рукой воздух.                                                — Лучше семь раз гореть, а ни одного не вдоветь, — жалостливо вздохнула дежурная и закачала головой.                                                                                                          — Да уж лучше ее нет, чем такая.                                                                                               — Да ты что! А детишки как же?                                                                                           — Детишки у меня красивые, ты бы посмотрела! Сыны, четыре, пять и шесть лет, в круглосутке. А старшая дочка, восемь ей, со мной хозяйство ведет. Большое оно. Сам я комбайнер. А зимой – на машине. Грузовая машины при моем хозяйстве первое дело: корова, три поросенка, куры, утки. Мне никому кланяться не надо – ко мне приходят. А работы я никакой не боюсь.  Только вот  хозяйки теперь нету…

— Женишься еще – смотри, какой молодой, — игриво подмигнула ему дежурная.

— Сам понимаю…да, кто теперь за меня пойдет.

— Пойдет. Ты вон какой мужик здоровый.

— Правда пойдет? – благодарно улыбнулся он.

— Ты только потерпи. Вдовети – всегда терпети.

Хлопнула входная дверь, и вбежала молодая женщина в мокром плаще. Собранные в тугой узел на макушке, гладко зачесанные волосы ее блестели, черная лента выскользнула и закрыла маленькое розовое ухо. Она быстро втолкнула ее на место, находу вглядываясь в темное окно, вытерла скомканным в ладони платочком и направилась к дежурной.                                                                                           — Дождь, да? – спросил мужчина и вдруг, вытаращив на нее глаза, воскликнул: — Ой, да ты! Зинка!                                                                                                  Женщина подняла на него растерянное лицо и, всмотревшись, ответила громким шепотом:                                                                                                                             — Василек, ты?                                                                                                                        — А то кто ж?                                                                                                                          — Ты? – выдохнула она смущенно.                                                                                       — Да я, я ж, не видишь что ли.                                                                                              — Ух ты! – лицо ее озарилось удивлением, полные губы расплылись, обозначив большой рот, крупные веснушки исчезли на зардевшихся щеках. – Да только какой-то ты…                                                                                                                — Старый, что ли? – насупил он брови.                                                                              — Другой какой-то…Каб сам не окликнул – прошла б.                                                      — А ты что здесь делаешь?                                                                                                         — В командировке, вот уж второй …                                                                                    — И я командировочный, — перебил он. – Детали в городе для нашей техники добывал, — возбужденно заговорил он, и голос его веселел, креп, зазвучал неумолкаемо. Чертыхаясь, рассказывал, как сломалась в дороге машина, как чинил ее, как пришлось выпить в городе, чтобы побыстрее выбить нужные детали: — Посевная на носу, а наши только спохватились. Я вырвал! Директор обещал комбайн новый мне дать, если все улажу. Теперь я его прижму.                                          Она слушала покорно и тихо, исподтишка поглядывая на него.                                             — Ну, а ты как, здорова? – неожиданно и быстро спросил он.                                     — Да вроде бы, — смущенно пожала она плечами.                                                              — Смотри ты! И ничего тебе, да?                                                                                         — Не жалуюсь.                                                                                                                        — Вот молодец! И не болела даже?                                                                                                — Было, конечно…                                                                                                                 — А на организме не сказалось? Вот как теперь себя чувствуешь?                               — Да ты что, словно доктор.                                                                                                 — Да никакой ни доктор, сама знаешь. А пошла бы ты за меня замуж?                           — Чего это ты вдруг, спятил что ли? – громко рассмеялась она.                                             — Дети у меня, понимаешь, растут, а матери у них нету. А детям без матери – негоже. Я сам без матери рос – худо это.                                                                                       — А где жена твоя?                                                                                                                 — Померла. В прошлом году еще.                                                                                         — Бедненький.                                                                                                               — Давай за меня замуж, — решительно заявил он.                                                         — Столько лет прошло, как мы с тобой… Спросил бы про меня, — осторожно заметила женщина.                                                                                                                                    — А что про это спрашивать! Как не пойдешь – значит замужем. Ты б и тогда за меня пошла. А теперь я знаешь какой! Зарабатываю и хозяйство большое: дом в два этажа отгрохал, два сарая, скотины полный двор. Детишки у меня красивые, сыны и дочка. Что тебе еще надо? Соглашайся – прямо сейчас к себе и отвезу. Детишек по дороге домой заберем, негоже им на стороне жить.                                                — Муж у меня и детей двое, — медленно заговорила женщина. – А помнишь, как ты сам…                                                                                                                                            — Да что помнить то. Коль ты сейчас при муже – какой с тебя спрос, — оборвал он ее, и лицо его вытянулось и потускнело. Он сунул сигарету в рот и начал зажигать спичку, быстро и зло, нетерпеливо причмокивая: — Фу, ты зараза! Отсырела видать. – Отшвырнул ее, взял сразу две, сильно ударил о коробок, жадно и глубоко затянулся.

— Будет у тебя еще жена, Вася, — проронила она виновато.                                               — Где там – вон вы какие на это дело прыткие!                                                                    — Так уж десять лет прошло. А ты и не заметил, — сказала она мягко, тепло и осторожно улыбаясь.                                                                                                                    — С таким хозяйством и детишками быстро время летит, — вдруг смиренно ответил он. – Сама видать знаешь. Да, жаль…

— Чего тебе жаль? – с тревожным любопытством посмотрела на него.                          — Подошла б мне ты сейчас.                                                                                                      — Ты же сам виноват.                                                                                                                        — Да что про то говорить.  Видать, последний шанс у меня сгорел.                           — Чего так?                                                                                                                              — Как ты сама за меня хотела и не идешь, так кто уж теперь за меня пойдет. Я знаешь, уж сколько спрашиваю.                                                                                                    — И никто?  — высунулась из окошка дежурная.                                                                   — А чего б я тогда спрашивал, — огрызнулся он, и на его обмякшем лице стали серыми складки.                                                                                                                  — Василек, все еще у тебя уладится, — женщина осторожно тронула его за локоть.                                                                                                                                               Он одернул руку и, распаляясь, заговорил, размахивая перед собой руками:                  — Хозяйство держать надо! Детишек жалко – не о себе ж думаю. И что за бабы пошли? Хозяйство у меня получше других, сыны ладные, дочка умница, сам за троих зарабатываю. Ну, что, что вам еще надо?                                                               — Любви, — ответила женщина и смело посмотрела ему в глаза.                                             — Чего, чего? – насупился он. – Ишь, чего захотела! Ты же давно уже не девка, чтоб любиться. Сама уж и забыла, что это такое!

— Это чтобы к тебе хорошо относились, — осторожно пояснила она и покраснела.

— А чего это я к тебе буду плохо относиться? Хозяйство держи в порядке, за детьми  смотри, получку я всю отдаю – я ж не пьющий. А сам весь день на работе. Надо жить, а не любиться.

— Слушай, слушай, вспомнила, — радостно позвала его дежурная,  высовываясь из окошка. – И как это я запамятовала! Есть у нас одна вдова молодая – давай посватаю.

— А чего это я за вдову пойду? – расправив грудь, раздраженно ответил мужчина.- Не калека и не старый, сама мне говоришь.                                                                        — Ишь, какой ты прыткий! – взорвалась дежурная. — Детей наплодил, жену со свету свел, а ему еще молодуху подавай!                                                                                               — А как же! – невозмутимо огрызнулся он и сжал перед собой кулаки. — На все готовенькое идет!                                                                                                                  — Ну и сиди ты в бобылях со своим готовеньким, черт лупоглазый! – сердито проворчала дежурная, скрылась за окошком, и донеслось ее неразборчивое ворчание.

— Пойду, — сказала женщина. – Поздно уже.                                                                        — Да ты что, Зинушка, — ласково зашептал он, притягивая ее к себе за руку. – А помнишь, как у нас в деревне в кино ходили, и ты никогда не говорила что поздно.

Женщина решительно вырвалась от него, отступила и, уже поворачиваясь, сказала:                                                                                                                                      — Совсем чужой стал… Прощай.                                                                                         — Вот дура-то! – проворчал он ей в спину и выкрикнул: — Иди, иди! Что с тебя теперь возьмешь!                                                                                                                        Он сунулся головой в окошко дежурной и с жалкой улыбкой произнес:                  — Все они такие…Дура – вот и весь мой сказ. – Дежурная, склонившись над вязанием, не подняла на него лица. — Мамаша, а мамаша, дай второе одеяло, что-то холодно мне.

— Нету у меня, — ответила она.

— А другим вон обещала.                                                                                                       — А для тебя нет и не будет! – отрезала она и добавила: — Ух ты, Кукуша!                 Часы зашипели и гулко, с хрипотцой начали отстукивать уходящее навсегда из мира время.

———————————————————————

Кукуша – зловещий человек (В.Даль)