1

1

Романов обратил на нее внимание сразу же, когда вошел в мастерскую своего приятеля, художника Вострикова. Ее удлиненный профиль с греческим носом, большие раскосые глаза и нависающая над ними черная челка – все было настолько сходным  с образом Лены, что он мгновенно вспомнил всю ее, уже полузабытую почти за четверть века. У него захватило дыхание, и он, медля проходить, застыл.

Она беседовала с кучерявым бледнолицым молодым человеком, который сидел в низком кресле и лениво перебирал пальцами струны гитары. Звуки сливались между собой в какую-то знакомую мелодию, но он не вслушивался и не пытался угадать ее. Девушка, чуть качая горделивой головой в такт мелодии, что-то говорила ему, отбрасывая с высокого лба прядь волос. И этот жест еще больше напомнил ему Лену.

В мастерской Вострикова было, как обычно по пятницам, полно народу. Это единственный день, когда он разрешал приходить к нему в любое время, не предупредив.   Он много работал, в последние годы был завален заказами и из-за границы, и словно спешил наверстать то мрачное время, когда его картины были под запретом государства, которое строго отслеживало чуждую ему идеологию. Он щедро заставлял стоящий у стены низкий и широкий стол всевозможными закусками и винами – и желающих отведать все это являлось много. Сам же Востриков, толстенький и коротконогий, барином расхаживал по мастерской, щедро угощал всех и требовал рассказывать необычные истории. За лучшую, особо понравившуюся ему, он мог подарить свой набросок или этюд, и широко красным вензелем подписывал в правом углу.

Стоял шум, говор, со всех сторон доносились обрывки разговоров. Рассказывали о последних выставках, художниках, спектаклях, книгах – здесь всегда можно было почерпнуть сведения о культурной жизни со всего мира. И, уходя домой, Романов ощущал в голове такую мешанину, словно в сознании кто-то прокручивал калейдоскоп. Он не принадлежал к этому загадочному и странному миру людей искусства, с их бурными страстями, спорами и доказательствами именно своего видения мира. Он был инженер-строитель. Строил в основном жилые дома, и его дело было практически воплощать то, что диктовали ему чертежи. Он не доказывал свои взгляды на обустройство жилья, но всегда искренно радовался, когда заканчивалось строительство очередного дома, и счастливые  люди въезжали в него.

С Востриковым они жили когда-то рядом, учились в одной школе, дружили их родители, и обоим казалось, что они просто и естественно приняли эту эстафету от них. Виделись не каждую пятницу, но перезванивалась раз-другой в неделю. Бывало очень коротко: «Все нормально? – Нормально». Они оба несколько лет назад разошлись со своими женами, и, быть может, это послужило тому, что их встречи стали чаще. Но в основном здесь, в мастерской. Востриков, без споров, оставил жене свою трехкомнатную квартиру и оборудовал себе спальню в маленьком отсеке мастерской. Романову уже через год, благодаря своей профессии строителя, удалось пробить себе однокомнатную квартирку.

— Володя, кто это там, в углу, сидит? – спросил нетерпеливо Романов, улучив момент, когда Востриков отошел от группы людей, яростно споривших о достижениях сюрреализма, и подтянул его за локоть к себе.

— Думаешь, я знаю, — вскинул он к розовым ушам свои полные плечи.

— Тебе не кажется, что она очень похожа на Лену?

— Вот черт! – хлопнул себя по лбу Востриков. — Как я сам не догадался…Впрочем, когда она вошла, меня словно что-то обожгло…А что, понравилась? – он, поглаживая бороду, с хитринкой вперся в него сверкающими черными глазами.

— Сам знаешь, первая любовь – это образ навсегда.

— Ну, это как у кого. Моя бывшая жена была совсем не похожа на мою первую любовь.

— А я, как увидел похожую – тогда и женился.

— Просто ты у нас – однолюб. Как видишь, форма еще ничего не значит. Главное – содержание.

Востриков подхватил с колоды бутылку вина, открыл, протянул ему, взял вторую, и они начала пить прямо из горлышка, продолжая вспоминать своих самых любимых женщин и рассуждать на эту тему. Романов уже смутно слушал его. Он следил за девушкой с челкой и пытался разгадать, какое отношение имеет к ней рядом сидящий парень с гитарой. И, словно разгадав его размышления, Востриков обронил:

— С гитарой – это муж вон той блондинки в зеленой кофте.

— А с кем пришла она?

— Старик, спроси что-либо полегче, — усмехнулся Востриков. – Сам знаешь, сколько у меня теперь  пришлого народу шляется. – Вдруг он заговорщески подмигнул ему и весело посоветовал, похлопывая дружески по плечу: — Понравилась – иди и действуй. Ах,  ты однолюб наш! За твою победу!

Востриков чокнулся с его бутылкой своей, выпил вино до дна, положил ее на пол и крутанул. Через несколько оборотов бутылка замерла, и горлышко ее смотрело в сторону девушки. Он расхохотался и произнес:

— Сам видишь – это судьба! Удачи тебе!

 

2

 

Романов, сидя в кресле, продолжал следить за девушкой. Как знакомы были ее движения, и этот горделивый поворот головы, и этот угловатый жест-отмах тыльной стороной ладони, когда она поправляла челку на лбу. Молодой человек, отставив гитару к стене, щелкнул пальцами, что-то сказал ей и отошел к блондинке в зеленой кофточке. Та потянула его за рукав, усадила рядом с собой и что-то зашептала ему на ухо.

К ней никто не подходил, и это радовало. Выждав несколько минут, Романов встал, чувствуя легкий хмель в голове, но это состояние было как раз таким, когда можно было отбросить всякое смущение. Он решительно подошел к ней и, протягивая  бутылку вина, предложил:

— Вашу рюмку, сударыня. Пожалуйста.

— Это что, обязательно? – смело, чуть прищурив раскосые глаза, ответила она.

— Мы должны выпить за знакомство.

— А без этого, — длинным указательным пальцем коснулась она бутылки, — разве нельзя.

— Не я это сочинил, — нежно улыбнулся он.

— Ну, если вы так неоригинальны, — усмехнулась она игриво, подхватывая с колоды возле ее длинных ног порожнюю рюмку, — наливайте…Только мне чуть-чуть.

— Не волнуйтесь: у Вострикова плохих напитков сейчас не бывает. Он у нас выплыл на высокую волну.

— Вы ему завидуете? – лукаво взглянула она, и Романова ошеломил ее этот такой знакомый  взгляд.

— Он мне не конкурент, — ответил он независимо.

— Вы разве не художник?

— Мы с ним друзья со школьных лет.

— Я вам завидую.

— Вам так нравятся его картины?

— И он тоже.

— Вот и хорошо, — задорно поддержал он ее.- Значит, у нас с вами схожие  вкусы.

— Расскажите мне о нем, — как-то по-детски просительно произнесла она, отмахивая челку, и замерла  с внимательным лицом.

Романова умилила эта мило-покорная  поза, даже ее пальцы застыли на коленях. И он охотно и с увлечением начал вспоминать их совместные годы жизни и разные забавные истории, в которых Востриков представал эдаким вундеркиндом, вспоминал его шаржи на учителей, неприятности, связанные с ними, как однажды его чуть не исключили из школы, но весь класс объявил бойкот: не пришел на уроки. Все это он рассказывал легко, весело, сам раскрепощено смеялся. И вдруг подумал, что нарисованный им образ друга оттеняет его самого на второй план, и  незаметно перешел к рассказу об их дружбе, потом о себе, о своей работе. Заявил, что очень доволен ею, и посетовал на то, что люди неблагодарны: восхищаются художниками, а строители, которые создают им место под солнцем, уют и тепло жизни, у них не в почете. Она охотно согласилась с ним, и сказала, что ее мама была архитектором. И с гордостью заявила:

— Я тоже заканчиваю архитектурный.

— Как это здорово, — обрадовано воскликнул он. — Вот есть и еще одна точка наших общих симпатий.

Она засмеялась и захлопала в ладоши.

— Тогда грех нам за это не выпить, — воодушевленно произнес он, и налил ей полную рюмку вина.

Они чокнулись рюмками и, не спуская глаз  друг с друга, выпили за все то общее, что сближает их.

Вокруг по-прежнему не смолкали шумные разговоры и споры. Кто-то приходил и уходил. Романов поймал задержавшийся на нем взгляд Вострикова, тот одобрительно кивнул ему головой и, подняв перед собой левый кулак с задранным большим пальцем, правой рукой зашевелил над ним пальцами, словно посыпал солью.

— А не хотите вы сбежать отсюда? — заговорщески спросил он.

— Да, уже поздно, — мгновенно согласилась она.

— Ну, вот и хорошо. Опять у нас с вами проявился общий интерес.

— Пойдемте, попрощаемся, — предложила она и подалась всем телом вперед.

— Здесь это не принято, — удержал он ее за руку. – Девиз Вострикова: для каждого свобода действий, — и,  не выпуская ее руки, вывел из мастерской.

 

3

 

Они пошли по уже пустеющим улицам, а он все не выпускал ее руки, и не переставал удивляться такой знакомой ему походке и резкому повороту головы, когда она была заинтересована высказанной им мыслью, и особенно трогал и волновал напряженный прищур в уголках ее глаз. И тогда ему казалось, что он идет с Леной, как это было уже так давно, в студенческие годы,  влюбленный по уши. Он поймал себя на том, что и сейчас не замечает ничего вокруг себя, и взгляд его слепо скользит по известным с детства улицам, слух воспринимает звуки машин и голоса людей, как  привычный фон  его обыденной жизни городского жителя.

Он почувствовал, что только слышит ее голос, не понимая, о чем она говорит, и осознал причину этому: ясно вспомнилось, как вот такой же порой, в мае, Лена на пятом  курсе неожиданно вышла замуж, хотя  отношения между ними зашли так далеко, что осталось соблюсти последнюю формальность: идти в загс. Для него это был такой удар, что чуть не провалил защиту дипломного проекта. Он нервничал, злился на нее, клял и проклинал, все валилось из рук, и все же нашел в себе силу воли не выяснять отношений, а, случайно увидев ее, проходил, скованно и молча, мимо. И когда вскоре увидел, что она беременна, мелькнула мысль: не от него ли? Его тогда так подмывало остановить ее, заговорить и выяснить это, но он зло и оскорблено решил: «Цыплят по осени считают! Не каждая баба может знать, от кого у нее ребенок». Особенно злило его то, что она вышла замуж за научного руководителя своего дипломного проекта, о котором довольно нелестно отзывалась. Конечно же, ее без труда приняли в аспирантуру…

Больше о ней он старался не думать и ничего не знать. Благо, город был большой, и возможность случайных встреч сомнительна. О ее смерти он узнал мимоходом: начальник его строительного треста обронил, что проект дома, который они должны были начинать строить, еще не готов, потому что у главного архитектора проекта неделю назад умерла жена.  И все же прошел не один год, пока он почувствовал, что свободен от нее душой. Но заметил за собой: его привлекали лишь те женщины, которые хоть в чем-то были похожи на нее, Лену. И он, уже понимая это, всегда ловил себя на том,  что невольно сравнивает каждую из них с ней. А женился, потому что трезво осознавал, что выходит его срок: это чувствовалось особенно остро тогда, когда от тишины и одиночества в своей холостяцкой квартире он бессознательно бросался звонить по телефону к друзьям, но трубку чаще всего брали их жены или подрастающие дети.  А в загсе, обмениваясь кольцами со своей невестой, он почувствовал, как дрожат у него руки. И она сама быстро натянула кольцо на свой палец и шепнула ему: «Милый, я тоже очень волнуюсь. Возьми себя в руки, ведь люди вокруг». Когда они вышли на улицу, цепко держала его под руку, и в ее взгляде  на встречающих их друзей он прочитал что-то охотничье, словно она, бахвалясь,  выводила свою добычу. «Вот и я окольцевался!» — нарочито весело заявил он им. Как он ни пытался угодить ей, но уже вскоре заметил, как мгновенно многое изменилось в ней, когда она почувствовала себя женой. Странно, она подмечала теперь в нем всякую мелочь: не так поздоровался с кем-то из знакомых, не так ей подал пальто, купил не то, что она заказывала ему. Хотя до женитьбы, казалось, вовсе не замечала его порой слишком грубые шутки строителя, небрежность в одежде,  или когда он неоднократно приходил к ней на свидание под хмельком: то сдали очередной объект, то замачивали удачно приобретенные материалы для стройки, то отмечали всей бригадой чей-то день рождения. Да мало ли есть поводов выпить у строителя!

— Так вы согласны со мной? — услыхал он, наконец, ее, кажется повторно произнесенный вопрос.

— Конечно, конечно, — торопливо повторил он, остро почувствовав прикосновение ее плеча на своей руке, и еще успел осознать вспыхнувшую в нем мысль о том, что мужчина должен быть намного старше своей жены: тогда он может воспитать ее, подгоняя под свой вкус и привычки.

— Тогда что вы скажете? — заглядывая ему в глаза и отбрасывая  челку, спросила она.

Легкий порыв ветра вновь сбил  волосы на глаза, заставив ее зажмурится. Романов легким нежным прикосновением ладони убрал их в сторону и придержал. Она быстро положила свою ладонь поверх его и медленно потянула вниз, по своей щеке, и нарастающее тепло при скольжении он принял, как согласие с ним во всем, чтобы он не предложил ей сейчас. И он  сказал:

— А не выпить ли нам по чашечке кофе.

— К сожалению,  уже все закрыто, — пожала она плечами.

— За углом мой дом.

— Вы это серьезно? – она пристально взглянула на него, и он различил вспыхнувший на ее щеках румянец.

—  К сожалению, у меня  с вами по иному не получается, — искренне признался он.

— А что вы подумаете обо мне?

— Значит, вам это не безразлично?

— А вам?

— Признаюсь честно: вы так похожи на мою первую любовь, что, кажется, остановилось время, и я вновь такой же молодой и счастливый, как это бывает лишь однажды в жизни.

— Вы были женаты?

— Она вышла замуж.

— И вы возненавидели ее?

— Вы так на нее похожи, что мне кажется, все прошлое – всего лишь ужасный сон. И вот я проснулся, и мы снова вместе, — взволнованно проговорил Романов, поднес ее ладонь к губам и поцеловал: — Прошу вас, не исчезайте. Я не смогу больше пережить подобного.

— Но уже поздно, — смущенно произнесла она.

— Мама волнуется?

— Моя мама умерла.

— Извините…Кто ждет вас дома?

— Теперь никто. Отец живет у своей новой жены.

— Тогда идемте к вам.

— Нет, нет! — вдруг порывисто произнесла она. – Он может нагрянуть и заполночь – волнуется за мою нравственность.

— Давно это у вас случилось?

— Отец женился, когда и года не прошло после смерти матери. Я  ему этого никогда не прощу!

— Он любил ее?

— Мама мне признавалась, что она виновата во всем.

— Редкое признание, — задумчиво произнес Романов. — Однако, скажу вам честно, мне уже никогда не понять, кто прав и кто виноват в отношениях между мужчиной и женщиной. Природа создала нас всего лишь для того, чтобы мы продолжали свой род на земле. Помните в библии: когда вкусила Ева запретный плод, она увидела, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно. Все остальное от лукавого.

Он замолчал, пристально вглядываясь в ее притихшее доверчивое лицо, и отметил, что она не убирает своей руки из его ладони.

— Продолжайте, продолжайте, — теребя его руку, восторженно произнесла она.- Мне это очень интересно слушать.

— Для этого нам не хватает чашки кофе, — оживленно отозвался он и, уверенно взяв ее под руку, повел в сторону своего дома.

— Мы выпьем только по чашке кофе, — с мольбой в голосе произнесла она.

— Как будет вам угодно, сударыня.

 

4

 

Усадив ее в кресло возле журнального столика, Романов отравился на кухню готовить кофе. Он ловил себя на том, что волнение, которое все больше охватывает его, было вовсе не то, когда ты просто остаешься наедине с женщиной. И от этого становилось радостно на душе, ибо все те случайные встречи были уже приторно знакомы ему: он расчетливо и умело научился делать то, что надо было в таких обстоятельствах для беспроигрышного сближения с ней. Но всегда потом оставался горький осадок: удовольствие получала только плоть, а душа, все острее чувствовал он, делалась черствее. Интересные, задушевные разговоры не ладились, а шел между ними обычный треп о погоде, перетирали косточки знакомым, говорили о шмотках и ценах на них, и когда прощались, формально коснувшись друг друга губами,  почти всегда были сомнения в их следующей встрече: оба понимали, что никто никому ничем больше не обязан. И как ни тяжко порой становилось с годами одиночество в холостяцкой квартире, но для себя он принял четко и осознанно: нет страшнее одиночества, чем рядом с человеком.

— Виктор, — услыхал он ее голос, и опять отметил приятность его тона, — мне, пожалуйста, не очень крепкий.

— А это вы зря, — весело отозвался он.

— Почему?

— От слабого кофе только тянет ко сну. А мне еще много чего вам хочется рассказать.

— А мне очень хочется послушать, —  доверчиво согласилась она.

— Вот видите, у нас с вами есть еще один общий интерес.

Он поставил на поднос чашки с кофе, печенье, нарезанный голландский сыр с лимоном, внес в комнату и опустил на столик перед ней. Она, помешивая ложечкой сахар, сказала, кивнув на противоположную стену, всю заставленную на полках книгами:

— Вы все это прочитали?

— К сожалению, большинство, — ответил он.

— Почему, к сожалению.

— Я слишком поздно понял, что многознание уму не обучает, как сказал еще кто-то из древних.

— И все же, каждый из писателей рассказывает нам что-то свое.

— Нельзя объять необъятного…прав Козьма Прутков. Был такой во Франции писатель Вовенарг. Вольтер называл его умнейшим человеком своего времени. А прожил он всего тридцать лет.  За свою жизнь он прочитал, быть может, не более пятидесяти книг.  Но это было избирательное чтение на фоне накопившегося им жизненного опыта. Не вширь, а вглубь – вот основа настоящего знания.

— Вы никогда не думали об аспирантуре? – заинтересовано спросила она.

— А разве я похож на ученого мужа? – усмехнулся он.

— Когда вы вошли в мастерскую Вострикова – я так о вас и подумала…Сидит такой серьезный, за всеми наблюдает.

— Значит, и вы обратили на меня внимание? – весело, захлопав в ладоши, воскликнул Романов.

— Вы так долго разглядывали меня, что этого нельзя было не заметить, — улыбнулась она.

— Вы правы, — ответил Романов. – Притяжение это было непроизвольным. И я вам уже признался, почему…

— Так только поэтому? – склонив голову, лукаво взглянула она и подхватила сползшую на глаза челку.

— Ну, будем считать, что это была отправная точка, —  медленно и отчего-то вдруг смущаясь, сказал Романов. — Но теперь, когда я все больше общаюсь с вами, я….- он замолчал.

— Что же вы? Говорите, говорите, мне это интересно, — восторженно произнесла она, и, упершись локтями в столик, подалась к нему розовеющим на глазах лицом.

— Даже сходство наших имен – удивило меня. Виктория и Виктор.

— Так назвала меня мама. Она сказала, что в молодости ей очень нравился один молодой человек по имени Виктор.

— Виктория, по латыни, победа. Каждому родителю хочется, что бы его чадо было в жизни победителем… А  наповерку чаще всего выходит обратное.

— Что значит, по-вашему, быть победителем?

— Когда ставишь перед собой цель и добиваешься ее.

— Мне кажется, что для этого надо четко осознавать свои возможности, — мило улыбнулась она, придвигая к себе чашку с кофе и дуя в нее. – Мы все грезим увидеть небо в алмазах.

— Уважаю, но не люблю Чехова, — вдруг сухим голосом произнес Романов.

— Для нас Чехов – это все! — горячо заявила она.

— В молодости он Антоша Чехонте, его юмор от физического здоровья. Он – оптимист. Но вот что делает даже с гениальным человеком хроническая болезнь. Он, как доктор, осознав обреченность свою, круто меняет отношение к жизни, и, благодаря своему недюжинному таланту, наводит сумерки в души всех своих читателей. Таковы Достоевский  и Кафка. Писатель должен быть здоровым человеком, как Лев Толстой или Джек Лондон. Вот тогда и рядовой читатель поверит, что он сможет увидеть небо в алмазах… Что, все еще горячий? – кивнул он на чашку с кофе. – У меня идея!

Романов быстро поднялся, извлек из буфета бутылку коньяка и, откупорив, предложил:

— Всего пару капель – для вкуса.

— Мне кажется, что я и так сегодня лишнего выпила.

— По вашим зрелым философским рассуждениям я бы этого не сказал.

— Это благодаря хорошему собеседнику, — сказала она.

— Вот и опять у нас с вами объявилось общее, — весело, и все больше возбуждаясь, заявил Романов. — И за это, ну просто грех не выпить.

Он дополнил ее чашку коньяком, налил в свою, поднял и потянулся к ней. Их ладони соприкоснулись тыльной стороной, и он почувствовал, как фаланги ее пальцев вошли и словно растворились между его пальцами: нельзя было различить, где чье тепло. И потому, что и она не убирала свою руку, он понимал: это же чувство овладело и ею. Застывшее мгновение подсказало ему то, чего не могут объяснить ни самые искренние слова признания,  ни долгие прогулки под луной. Он, вылавливая ее отзывчивые глаза, медленно потянулся губами к своей чашке, и в то же мгновение ее лицо придвинулось к нему  навстречу. Они оба сделали по одному глубокому глотку кофе, и  лбы их прижались друг к другу. Неразличимость их тепла, казалось, превратила их в сиамских близнецов. Рука Романова взяла чашку Виктории, поставила на столик, и вместе с нею опустилась и его вторая рука с чашкой. Какой-то робко-приглушенный звук ее голоса повис между ним, но тут же погас в слиянии их губ. Романов обнял ее, и вновь его поразило поглощающее проникновение ее тепла в его тело, и все нарастало не покидающее счастливое чувство: тепло это сливало воедино их души. Такого, кажется, подумал он, не было никогда между ним и Леной.

 

 

5

 

Рука ее утомленно покоилась на его обнаженной груди. Не поворачивая головы на подушке, он краем глаз следил, как чуть волнуется челка под дыханием ее сочных полуоткрытых губ. Его тянуло целовать их, но он опасался нарушить ее сон, и  воодушевленно, с победной уверенностью, грезил о том, что теперь это счастье будет с ним всегда. Его не смущало ни это неожиданное знакомство, ни эта краткая, первая их встреча, которая сделала их сразу близкими настолько, что все между ними происходило легко и естественно, как будто они знали друг друга давно. И особенно волновало то, что и она, такая еще молодая по сравнению с ним, вела себя так, как он, не боясь, ни таясь, открыто. Наверное, это и есть судьба: награда ему за то, что он столько лет  мечтал и ждал этого, не поддаваясь никаким соблазнам и обольщениям веренице женщин, которые прошли через его жизнь. Он хорошо помнил, что к каждой из них почему-то всегда приходилось привыкать, приучать себя, и все дело решали ни чувства, а холодный рассуждающий разум. Опыт общения с ними лишал самого главного, чем и крепится отношения между мужчиной и женщиной, первенством и полнотой чувств. И это могло продолжаться с ним до скончания его жизни. В нарастающем порыве благодарности к ней, он бессознательно подхватил ее руку и начал исступленно целовать каждый ее палец.

— Ты тоже не спишь, — услыхал он ее счастливый голос.

— Мне кажется, что это сон, — искренно признался Романов.

— Значит, счастье наше неполное… вот проснешься и…

— Как ты можешь такое даже подумать! – резко повернулся он к ней.

— Человек проводит во сне третью часть своей жизни.

— Пусть длится, длится этот сон с улыбкой счастья на лице! – воскликнул он и добавил: — С твоей улыбкой.

— А мне все не верится, — задумчиво произнесла она.

— Как можно не верить, — сказал он. — Вот ты, вот я, мы рядом – и я не могу отличить твоего тепла от своего.

— Но ведь всего сутки назад мы не знали друг друга… И вот, у меня такое чувство, что прошлого вовсе не было со мной. Ты был и есть всегда, со дня моего рождения.

— Представь же, каково мне, — с грустной улыбкой ответил он. — Ведь я столько лет до твоего рождения жил один. Тебя еще не было в мире, а я мечтал о встрече с тобой, вовсе еще несуществующей.

— Но ты же был влюблен, — сказала она, и в голосе ее он почувствовал ревность. – Сам же мне признался, как мучился, как долго помнил о ней, как не мог найти для себя равную ей. – И, помолчав, добавила с легкой наигранной укоризной: — И только по нашей внешней схожести  обратил на меня внимание.

— Востриков говорит, что я однолюб. А я  считаю, что причина всему было то, что в молодости мы не способны любить по-настоящему.

— Ты хочешь сказать, что и я…

— Молчи, прошу тебя, выслушай, — нетерпеливо перебил он и осыпал ее лицо поцелуями. — Я никогда не был и не способен оказаться в шкуре женщины. Я говорю о себе, представителе мужского рода. Так вот, как я это теперь понимаю. В молодости, когда начинается половое созревание в мужчине, в нем играют лишь эти земные страсти. И первая же, отозвавшаяся ему, самка становится для него идеалом женщины, его первой любовью. Но редко кому везет в этой первой связи. Обрати внимание, как мало бывает между ними счастливых браков. А если и случается такое, то все равно через определенное время они оба начинают изменять друг другу. Все очень просто. А настоящее счастье всегда приходит только в поиске и сравнениях.

—  Но ты же еще совсем не знаешь меня, —  сказала она, отодвигаясь от него и натягивая одеяло до подбородка.

— Никогда не смей этого делать, — вдруг повысив голос, заявил он и, опершись на локоть, всем телом навис над ней, глядя пристально в ее расширенные глаза. – Все для меня теперь настолько родное и близкое, что и через каменную стену я почувствую тебя всеми фибрами своей души. Еще в мастерской, впервые увидев тебя, я  испытал  такое притяжение, что чуть не бросился сразу же. В молодости, наверное, так бы и случилось. Но горький опыт дал себя знать: обжегся на молоке – дуешь на воду.

— Когда ты направился ко мне, со мной случилось что-то подобное,  — призналась она. – И когда ты предложил выпить, я машинально протянула тебе рюмку…

— Ты хочешь сказать, что истина в вине? – натянуто усмехнулся он.

— А в чем же?

— Истина в тебе.

— Ты бы понравился моей маме, — сказала она и, словно давая понять, что другого и не могло быть, приподняла одеяло и прижалась к нему всем телом.

— Почему ты так уверена?

— Уже перед самой смертью она призналась мне, что у нее была настоящая любовь с одним парнем. По ее рассказам, он чем-то очень похож на тебя. Кстати, тоже строитель. Она почувствовала себя беременной, но не успела сообщить ему. За ней начал настойчиво ухаживать руководитель ее дипломного проекта – и она вышла  за него  замуж.

— Руководитель ее дипломного проекта? – холодея всем нутром,  прохрипел  за ней Романов.

— Да… А что? По-моему,  это банальная история. Вот у нас в группе…

— Как звали твою маму? —  тяжелым шепотом спросил он.

— Лена…

— Лена? – выдохнул опасливо он и, скользя пальцем по ее лицу, уткнулся в правую щеку над верхней губой: — Вот здесь у нее было крупная родинка…

— Точно… Она начала вдруг увеличиваться, и маме, по настоянию отца, сделали операцию. А это оказалось слишком опасным местом…и вот, не прошло и месяца, как мамы не стала. Однажды, уже в бреду, она произнесла: «А Виктор любил ее целовать…и всегда шутил…»

—  Это выше земного притяжения, —  ошеломленный,  медленно произнес он враз высохшими губами.

— Опять угадал. Ты просто провидец, — она  посмотрела на него умиленно и потянулась поцеловать.

— Не смей! – вдруг выкрикнул Романов, рывком срываясь с кровати.

— Да что с тобой? – Виктория  испуганными глазами смотрела на него.

— Господи, за что мне эта пиррова победа! – спрятав лицо в ладони, просипел Романов и обреченно опустился на колени перед ней.