С самого  детства  все знакомые называли его не иначе как Цветик. Это прозвище осталось  за ним и посейчас, хотя на висках уже пробилась седина.

Отец Цветика погиб  на фронте в последние дни войны. Из его вещей в доме осталась лишь старенькая  гармошка. Цветик несколько раз пытался учиться играть  на ней, но  тщетно.

— Был бы отец – он бы тебя живо  научил, — сказала однажды мать, поняв, что сын уже никогда не притронется  к инструменту, и накрыла вышитой салфеткой  навечно умолкнувшую для нее музыку.

Полгода  назад  у Цветика умерла мать, мама Мария, так  он называл ее.  И жизнь его, такая привычная до этого страшного часа, усложнилась. В свои тридцать пять лет  он и не представлял, что ее нормальное течение может зависеть  от чистой одежды, хорошо приготовленного обеда, убранной комнаты и еще многих житейских мелочей, с которыми он никогда не оставался  наедине. Мать работала техничкой в райисполкоме – и всегда, когда она была необходима ему, оказывалась под рукой.

С матерью они жили дружно, расставались единственный  раз, когда он  служил на Дальнем востоке.  Там он возил замначальника  полка, и получалось, что находился среди солдат на привилегированном  положении. Правда, никто из сослуживцев его в этом не  упрекал: был он мирный  и тихий, за всю службу не  сходил лишний  раз в увольнение, не использовал машину. Маленького роста, с затаенной тишиной в светло-голубых глазах, он и в конце службы  был похож на подростка, даже военная  форма не могла придать ему  взрослости. Замначальника полка на прощанье подарил ему свои часы, но демобилизовал последним: жаль  было расставаться с  надежным водителем. Часы  были отличные, Цветик  дорожил ими, глядя на них, вспоминал лицо своего командира и светло улыбался при этом.

Все эти полгода после смерти матери Цветик ходил какой-то оглушенный и последнее  время даже ловил себя на том, что ему страшно приходить домой по  вечерам. Без матери в квартире стояла  гнетущая  тишина – и он постоянно держал  радио включенным. Он настолько привык к этому, что уже не вслушивался в передачи, внимание его останавливалось лишь на прогнозе погоды: Цветик  работал водителем на районном автобусе, и его ежедневный  тридцатикилометровый  маршрут  пролегал  по ухабистой проселочной дороге – в дождь это была  адова  езда.

Вот и сегодня не успел Цветик отъехать от города и десяти километров, пришлось чиниться  прямо на дороге.

— Эх, Цветик, Цветик, — сказала тетя Шура, кондуктор. — Знаешь, почему никто из нас с тобой ездить не хочет?

Цветик, лежа под автобусом, ничего не ответил, и она,  сплевывая шелуху от семечек к его ногам, объяснила:

— В нашем деле горластым надо быть. Вон смотри на Серегу – третью машину поменял, а меньше твоего в нашем парке работает…

— М–да, теть Шура, м–мда…- промямлил Цветик из–под автобуса. – Я вот как – нибудь соберусь…я все скажу, да и говорил уж я как-то …

— Да разве ты говоришь! – оборвала она его лепетание. – Ты не говоришь, а, как пташка, чирикаешь. А тут реветь надо, как  зверь какой. Ну, медведь, например. Совести в тебе много. И зачем это Бог одному человеку ее столько дал? Словно обворовал ты кого… Аж  стыдно!

— Зачем вы так, теть Шура? Я вам  чего худого сделал? – обиженно ответил он.

— Тьфу ты! – начала злиться тетя Шура на его непонимание. – Уж лучше бы  сделал! Смотреть мне на тебя  муторно. Мужик ты аль просто так  штаны  носишь?

Цветик даже не оскорбился этими ее словами, а только тихо улыбнулся, впервые, быть может, за  полгода.

— Ну, чего лыбишься? Чего? – накинулась она на него. – Конец  месяца, а  зарплату шиш получишь: половину рейсов  под автобусом  провалялся. Да в нем–то уж и чинить нечего, — зло стукнула она ногой по колесу. – Кабы не ты, его бы давно списали. А тут нашелся дурак – так и держат. На твоей же зарплате экономят.

— Машина  еще ничего, — бесстрастно ответил Цветик. — Вот если бы по другому маршруту, где  дорога  получше…

— Да где ты видел у нас хорошие дороги! Черта с  два я  с тобой еще  поеду! — перебила тетя Шура, теряя надежду вдолбить в него такие простые вещи. — Завтра  ж к  начальству пойду! Пусть тебе другого кондуктора  дают. А с меня хватит! Я ж никогда  так мало не зарабатывала, как с  тобой ездючи. Даже  плана не выполню.

— Вы вона в лес сходите, грибков пособирайте, пока тут закончу, — улыбнулся Цветик, вытирая  промасленные руки о штаны.

— Ты чего это с портками делаешь! – окончательно взорвалась тетя  Шура.-                                     Теперь – то и постирать некому.

—  А я  себе  все равно новые покупать собираюсь, — ответил Цветик.

— Ишь, богатый  какой выискался! В таких еще и на танцы ходить не грех…       Жениться тебе давно надо, вот  что, — заключила она.

— Женился бы я, теть Шура, — честно признался Цветик, опуская глаза. – Да вот как-то все не получается. Мне все еще мама говорила.

— У тебя  все не как у людей. Мужику жениться — а у него заковырка. Я вон баба, а уж третьего сменяла. И этого выгоню, коль в меру пить не будет. —  И вдруг, сдерживая смех, подмигнула ему: — А с бабой ты сладишь?

— Мы с мамой никогда не ругались.

— Мать – другое дело, — заглатывая смех, серьезно сказала тетя Шура. — Мать – она есть мать. Моим–то, к  примеру, что со мной  ругаться? Попробовали бы! Вон старшая вышла замуж, оба с образованием, а в моей хате да на моих харчах сидят.

— Добрая вы, теть Шура, — заметил Цветик. – А с виду грозная. Пока с вами ездить не начал – даже боялся  вас.

— Неужто боялся?

— Ага. Вон как сказали мне, что со мной вы ездить будете, ну, думаю, пропал…а вы  добрая.

— Но – но! – круто оборвала  она его. — Ты  это брось! Я не люблю, когда  мужик сопли распускает.

Потом всю дорогу тетя  Шура сидела у  его кабины, и он разговорился, как  никогда, а она все перебивала, ворчала, ругалась, давала советы, учила жить. И так  все легко и понятно говорилось ею, что Цветик даже приосанился, замурлыкал какую–то мелодию себе под нос.

В парке он лихо затормозил автобус на своей  линии и весело распрощался  с  тетей  Шурой.

И только подходя к дому, глядевшему маленькими окнами с давно не стираными занавесками на узкую улицу в опавшей листве, он замедлил шаг и тяжело толкнул не крашеную в этом году калитку.

В квартире было прохладно. Почти весь октябрь лили холодные дожди. При матери Цветик только приносил по утрам дрова и складывал у печки, а теперь надо было самому и топить. Топил не для  себя – для  рыбок.

Дня три назад подошел к  нему Серега и сказал:

— Слушай, Цветик, выручай: пристрой у себя моих рыбок. Моим короедам они уже надоели, да и жинка ворчит. А тебе они теперь в самый раз: как–никак  живая душа в доме  будет.

Цветик застыл в растерянности, не зная, как отнестись к такому подарку. А Серега настаивал:

— Прямо с аквариумом и бери.

— Кормить- то их у  меня нечем, — пробормотал  он.

— Это  чепуха! – решительно сбил его сомнения Серега. — Раз в сутки бросишь им дафнии или циклопов – и вся жратва. Они ведь непьющие, — захохотал он. — Ты их подержи у себя, пока я  решусь, как мне с ними дальше  быть.

И  уговорил. Да и не так это было сложно сделать.

Цветику и впрямь веселее стало, как  рыбки у него поселились. Перед сном  он  кормил их и подолгу сидел у аквариума, молча наблюдая их юркую возню в зеленоватой  воде.

Он затопил печь и решил поужинать. Спохватившись, вспомнил, что за разговорами с тетей Шурой забыл зайти в столовую. Теперь было поздно, да и магазины уже закрыты. Он пошарил в  буфете, но там ничего, кроме  куска старого пожелтевшего сала, не оказалось. Он, морщась, откусил, пожевал и подумал, что с  матерью к этому времени они уже солили огурцы, грибы, заквашивали бочку  капусты, и решил, что надо купить хоть мешок  картошки на зиму.

Цветик прошел в комнату, включил телевизор. Когда экран засветился, засосало под ложечкой: на экране какие–то нарядно одетые люди сидели в  ресторане за уставленным едой столиком. Весело беседуя, они старательно жевали, и оператор, словно дразня его, крупным планом показывал блюдо за блюдом, как будто это был не фильм, а реклама книги о здоровой пище. И Цветик вдруг понял, что ведь можно поужинать в ресторане. За всю свою сознательную жизнь он был там всего лишь раз: по какому–то поводу затащили приятели прямо с работы. Поздно вечером его приволокли домой, хотя выпил он совсем немного. «Сынок, не надо тебе туда больше ходить. Не твое это дело», — сказала мама Мария, обернув ему голову мокрым полотенцем и отпаивая рассолом. Больше они не говорили об этом, да и у него самого подступала тошнота к горлу, когда он вспоминал то дикое состояние, которое  мучило его еще затем несколько дней.

— Но поесть – то я  могу, — сказал он вслух, словно отпрашиваясь у  мамы Марии. — Хоть  яичницу  какую с  хлебом.

Он набросил куртку и собрался было выйти, но вернулся, надел свой  выходной костюм, примерил даже галстук, но тут же снял его и поверх рубахи  натянул черный свитер с высоким воротом – мать успела связать перед самой  смертью.

Закрывая дверь, Цветик заволновался, что не покормил рыбок, но успокоил себя: мигом  обернусь.

 

У ярко освещенных дверей ресторана он замедлил шаг, потоптавшись в тени деревьев, выкурил « беломорину», застегнул пиджак на все пуговицы, причесался и осторожно  вошел.

В прохладном высоком зале стены были облицованы голубыми кафельными плитками вперемежку с  кусками зеркала, и в них отражались два ряда полупустых столиков. За одним из них, заставленным батареей порожних бутылок, пятеро мужчин в облаках дыма потягивали пиво и шумно беседовали. «Командировочные», — смекнул Цветик. Для него это были чужие люди, и он перевел взгляд на двух парней с длинными сальными волосами. Один из них рассеянно уставился на него, второй, склонившись и прицеливаясь, разливал пиво в  стаканы с водкой, попеременно наполняя то один, то другой. Через столик сидели  еще трое мужчин. Один из них, дородный, с большим животом, громко икая, то и дело поворачивался к официанткам и хрипло выкрикивал:

— Позовите Варьку!

Официантки, две крашенные блондинки, не отвечая, нахохлись над стареньким проигрывателем. Рядом с ними было много свободных столиков, и Цветик направился  туда, разглядывая на ходу худенькую маленькую официантку с розовым лицом и блестящими глазами, густо подведенными тушью. Усаживаясь, он услыхал, как она сказала:

— Поставь мою, что ли…

Раздался  треск – игла  запрыгала на одном месте.

— Толкни ее, что ли, — сказала она недовольно.

Лицо официантки показалось ему знакомым. Напрягая  память, он начал припоминать, как в яркий солнечный день остановил свой автобус у развилки  дороги на Тимковичи. Выпустил пассажиров и уже тронулся с места, да вдруг увидел в правом зеркале двух девушек, которые выбегали из лесу. Он затормозил,  и они догнали автобус. Потом всю дорогу до города он подсматривал в зеркало, как они хихикали и о чем-то оживленно болтали. Когда они сходили на Майской, — он даже это  запомнил, — девушка  поймала его взгляд и состроила  ему «рожицу».

Он  заметил у нее с левой стороны под пухлыми губами шрам от ожога.

Пластинка, зашипев, смолкла. Девушка подняла голову, невидящим взглядом обвела зал, и он весь вытянулся ей навстречу, всем своим видом показывая, что ждет ее. Наконец  она сдвинулась с  места, но прошла  мимо.

— Слышь, Машка! – окликнул ее дородный мужчина и схватил за руку. Цветик весь сжался и  смял в руке  скатерть. – Позови, говорю, Варьку!

— Занята Варя, — ответила она и равнодушно отбросила его руку. – Освободится, придет.

Девушка направилась к угловому столику, за которым усаживались только что вошедшие мужчина в сером плаще с погончиками и полнотелая женщина в  высокой пышной шляпе. Она приняла у них заказ и по дороге на кухню задержалась около Цветика. Он  весь напрягся при ее приближении, спрятал на коленях темные от мазута руки, осторожно поднял глаза и, радуясь, увидел  розовый шрам на левой  стороне  лица под нижней губой.

Девушка нетерпеливо предупредила его:

— У нас  только «Лучистое» и коньяк.

— Мне бы  поесть чего, — робко попросил Цветик и остановил взгляд на ее вышитом переднике.

— А пить чего? – переспросила она, поторапливая.

— Мне поесть бы, — пробормотал он.

— Пива  уже нет, — сказала  она.

— А мне и не надо пива.

— А есть тогда чего?

— Яичницу на сале можно?

— Чего захотел? Ты же не у тещи в гостях, а в ресторане, — лениво  улыбнулась она, и Цветик, узнавая ее большой  пухлый рот, сказал обрадовано:

— А у меня нет тещи.

— Будет, если нет, — оборвала она и наскоро перечислила скудное  ресторанное меню.

— Что–нибудь из этого, — сказал Цветик.

— Хочешь, тогда котлету принесу? – предложила она снисходительно, и Цветику сразу же стало легко от этого ее простого обращения.

— И чаю тоже, — весело согласился он, вспомнив знакомый анекдот.

Когда она скрылась на кухне, он торопливо пригладил  ладонью свои редкие волосы  в сторону – и лицо его сразу стало плоским, словно прижатым к  стеклу.

Ушли двое парней, цепляясь нестойкими ногами за стулья, поднялись и шумно разошлись «командировочные», а он все поглядывал на занавешенную  дверь.

Когда она появилась с большим  заставленным подносом в руках, Цветик недоуменно обнаружил на нем бутылку коньяка. Не взглянув на него, она прошла к угловому столику и, улыбаясь, расставила все это перед мужчиной и женщиной.

И вновь скрылась на кухне.

Наконец она появилась в зале без подноса, неся в одной руке тарелку с котлетами и макаронами, а  в  другой – блюдце с хлебом. Быстро сбросила все это перед ним на стол, отошла к подруге и что-то зашептала ей, посмеиваясь и поглядывая  в его сторону.

Цветик неожиданно для себя понял что-то такое, что аппетит у него сразу  пропал. Он медленно ковырял вилкой в тарелке, и тугой комок обиды подступал к  горлу. Заставлял себя не смотреть в ее сторону, а в глазах розовело ее легкое  платье. Не успел он съесть и полпорции, как она принесла ему чай и коротко бросила:

— 78  копеек.

Цветик  машинально полез за деньгами, но тут же  выдернул пустую руку из кармана: обожгла мысль  о том, что вот сейчас она возьмет деньги, повернется, и он уже не увидит ее.

— Я не все, не все, — торопливо пробормотал он.

Она молча ждала.

— Мне стакан  водки, — выдохнул Цветик, медленно поднимая  голову.

— Я  же  сказала, что водки нет.

— Ну, так  это…

— «Лучистого»,  —  подсказала она.

— Нет.  Коньяку, — выдавил он и, осмелившись, посмотрел в ее глаза.

— А закуски?

— Так  у  меня вот еще …

— Коньяк  котлетами не закусывают, — усмехнулась она.

— А чем же?

— Ну, хотя  бы  сыр,  что ли.

— Тогда сыру.

Официантка тут же без слов принесла ему полный стакан коньяка и ломтики сыра  на блюдце. Испугавшись, что она сейчас опять уйдет, он спросил первое, что пришло в голову:

—  А  вы  тут давно работаете?

— А тебе-то что? – расширила она свои блестящие глаза.

— Да так  вот, — смутился он и попросил: — Не уходите, а…

— Чего это я  стоять буду?

— Да вы не стойте. Вы вот садитесь, — заторопился  Цветик, подтягивая к ней стул.

— А  чего это я  сидеть буду?

— Устали небось за день, бегаючи за каждым?

— А то как же? Много вас тут, — смягчилась она.

— Много, да? – переспросил он сочувственно, радуясь тому, что она говорит с ним.

— Ты чего это зубы скалишь? – насупилась она. – Побегал бы с мое, знал бы.

— Да я и не смеюсь.  Я так вот, так вот.

— Ишь, затакал. Пей  вон  свое, скоро закрывать.

— Я не хочу  пить.

— Чего же заказал – то?

— Да вот так.

— Пей.

— Не могу, — сознался  Цветик.

— Все вы не можете, — раздраженно сказала она. – Сначала вроде пожрать только приходите, а потом не набегаешься за вами. И куда в вас, чертей, все это только лезет? Выпил бы  стакан — и ладно.

— А стакан, значит, можно?

— А чего мужику от стакана сделается. Стакан и баба одолеет.

— И ты?

— Нет, я не могу.

— И я  не могу.

— А чего заказал тогда?

— Заказал… — покраснел Цветик и пожал плечами.

— Смешной ты какой–то! Чего – назад нести? – благожелательно  улыбнулась она. Цветик  быстро и благодарно заулыбался  ей  навстречу.

— Да нет уж! – решительно сказал он и взял стакан. – Твое здоровье!

Он торопливо начал пить, боясь, что она сейчас уйдет. Коньяк обжег горло. Он зажмурил глаза, бросился закусывать, хватая сыр прямо пальцами, и потом, почти не разжевывая, заглотнул остатки котлеты.

Когда розовое платье всплыло рядом, он потянулся к нему и сказал:

— Слушай, а, слушай…

— Что, повторить? – отозвалась она и упрекнула его: — Заказал бы сразу  бутылку, и все тут.

— Да не нужна мне твоя бутылка, — обиделся он.

— Так что тебе?

— Ты вот скажи… ты  за грибами ездила?

— Кто за ними не ездит.

— А ты  ездила?

— Ну, ездила.

— Значит, это ты точно тогда была.

— Когда? – недоуменно спросила она, и Цветику пуще прежнего понравилось ее лицо. Он прочитал заинтересованность в ее глазах.

— Это я тебя подвозил, — застучал он себя гордо в грудь. – Ну, помнишь, а, помнишь?

— Не  помню, — ответила она.

— Ну, помнишь, как ты  из лесу вышла?..

— Машка, ты что это Варьку не зовешь?! – вдруг  взревел над ними зычный голос, и Цветик опешил. Огромный мужчина с выползающим из-под рубахи брюхом пьяными глазами пялился на них.

— Иди, иди, будет тебе скоро Варя, — ответила сердито девушка, отмахиваясь от него.

— Ах, так?!  – надвинулся он на нее. —  Спрятать хотите! Все равно найду! Всем вам худо будет!

— Вань, чего ты, Вань! – вдруг жалобливо запричитала девушка, пятясь от него, но не уступая дороги. – Уймись, уймись же.

Цветику стало жарко, колени задрожали и в  висках что-то защелкало.

— Не  трожь Марию! – выкрикнул он петухом.

Мужчина посмотрел на него ошарашенными глазами сверху вниз и пьяно ухмыльнулся, обнажив большие желтые зубы.

— Брысь, шкет! – зашипел он, железной хваткой сжал плечо Цветика, приподнял со стула  и отбросил  от себя.  Цветик упал на стол, но в ту же секунду схватил свой недопитый стакан и с хриплым криком: «Не трожь Марию!» плеснул в вытаращенные глаза громиле.  Тот взвыл, закрыл ладонью лицо и вслепую пошел на Цветика, размахивая над ним своим огромным кулаком. Цветик увернулся и отскочил, но тут сильный  удар по затылку сбил его с  ног.

Очнулся Цветик от запаха прелых листьев. Они, как мыши, шуршали под ним. Спина горела, и ему казалось, что лежит он на горячей печке где-то посредине зимы. Он  медленно открыл глаза и увидел перед собой огромный желтый диск, и диск этот светился и падал куда–то в сторону, как подсолнух под  ветром. Из груди сам собой вырвался тяжелый  вздох, но Цветик даже не услыхал его.

Поднимаясь, он несколько раз заваливался на кучу сухих листьев и, сплевывая кислую слюну, тер дрожащей коченеющей ладонью запекшиеся губы. Разбитые часы  болтались на ремешке. Он дополз до стены, цепляясь за нее, встал на гнущиеся ноги. Перед глазами все плыло, словно он смотрел на мир сквозь аквариум, из которого вынули рыбок. Вдруг в аквариуме появились две тени.

— Заберем, что ли? – предложила  одна тень.

— Погоди, — ответила другая и участливо спросила у Цветика: — Сам дойдешь, парень?

— Ага, — поспешно закивал Цветик головой и, протирая глаза, различил мундиры. – Я тут … недалеко.

Шатаясь и не оглядываясь, он заковылял  вдоль стены ресторана. Открылась  освещенная  дверь, и он  услышал хриплый голос:

— Машка, пойдешь с нами?

— А Варька  что скажет? – отозвался  веселый  знакомый голос, и какая-то сила  толкнула  Цветика к нему.

— Мария! – прошептал он и преградил  ей  дорогу.

— Ты?! – испуганно  вскрикнула  она.

— Мария, Мария… — лепетал Цветик, протягивая  к  ней  руки.

— Пусти! – зло  выдавила она и, делая попытку обойти его, позвала: — Вань! Опять этот!

И в тот же миг чья–то мощная рука сжала его плечо и загремел хриплый голос:

— Тебе что, мало, шкет!

— Я же по-хорошему, по-хорошему, — бормотал  Цветик, пытаясь  вырваться.

— Что у вас там  такое? – раздался голос, и две фигуры в мундирах застыли рядом. — А, это ты  опять! Что же ты, парень? Тебя по-хорошему домой пустили, а ты вона как!

— Да я ж по-хорошему, по-хорошему, — умолял их Цветик, не спуская глаз с  Марии.

Раздался свисток, и синий «газик» мгновенно подрулил к ним вплотную и замер как вкопанный.

Цветик вырвался и бросился бежать. Его догнали, потащили к машине, и тогда он начал отчаянно  сопротивляться.

— А ну, мужики, дай-ка его мне! – прохрипело над головой Цветика, — и в ту же  секунду его приподняли за шиворот  и швырнули в  машину.

Морщась от возникшей во всем теле боли и кусая в бессилии губы, Цветик затих, стиснутый с двух сторон тяжело дышавшими милиционерами. Дверца захлопнулась, и приглушенно  донеслось:

— Ну и кавалер тебя достался сегодня, Машка!

Отозвался звонкий  девичий  смех.

Вздрогнул мотор, и его натужный монотонный треск поглотил все звуки вокруг, словно мотоцикл без глушителя медленно переезжал опустошенную душу Цветика.

В глазах стало темно, но долго еще в этой глухой темноте обозначался  маленькими исчезающими  огоньками  смех Марии.

— Эх ты, парень, — осуждающий голос рядом загасил этот смех, и тогда из этой  чуждой темноты засветилось перед ним тихое лицо матери – и все начало качаться, падать и куда – то исчезать.

Цветик закрыл лицо трясущимися руками и прошептал в свои грязные липкие ладони:

— Ма… Мама  Мария…

 

… На работу Цветик пришел через пятнадцать суток. Подтеки на его лице только начали сходить. Его долго допытывались о причине, но он упорно отмалчивался.

Тетя Шура отозвала его в  сторону и, уговаривая, предложила:

— Хочешь, я тебе справку  достану?

— Н – не  н – надо, — только и ответил он, вдруг заикаясь.

— Ну и дурак! – потеряла она терпение.

Когда Цветика уволили, Серега  напомнил ему про рыбок. Цветик  пришел  к  нему домой, молча  поставил аквариум на стол и ушел.

На автобус, на котором он ездил, никто из водителей не хотел садиться — и  его списали.