КНИГА   СОЛОМОНА

 

Глава  1

 

1. Третьим сыном Израиля был Соломон. Когда он родился, покачал горестно головой Израиль: «В лихую годину ты, сынок, пришел в этот мир…» Был ребенок тощ и мал, большая головка чуть держалась на синюшнем тельце.

2.  Второй год полыхала мировая война. Кто с кем воевал  – не ведали люди. Забирали живого здорового мужика, а взамен приходила бумажка с гербовой печатью: «Ваш сын…отец (подчеркнуть) пал смертью…» И лились сиротские слезы, и радость была в доме, когда покалеченный возвращался: бывало, обрубок на телеге привозили.

И все меньше рождалось детей.

3. В глухие места оседлости не докатилась война, только приходили слухи тревожные, да пришлые люди рассказывали о ней такое, что жить и здесь становилось страшно. И готовились люди к большой беде: рыли погреба, хоронили в них добро – голода ждали. Скудели базары, бродили по дорогам нищие и разбойники — и запирались люди с наступлением темноты  в домах, и не отзывались на окрик о помощи в ночи.

4. А Израилю работы прибавилось. Не знали люди раньше, что такое дверь запирать, а теперь торопились к нему заказчики: замки и запоры просили выковать. И не жалел хозяин плату, ибо от надежного запора только бездомный откажется.

5.  И повезло глушчанам: за три года война не докатилась до местечка, хотя, считай, у самого порога прошла. А тут — революция случилась. Рассказывали люди, что власть взяли какие–то «большевики», чтобы защитить всех трудящихся, обещали они землю мужикам отдать — бери, сколько хочешь.

6.  И выжил Соломон. К тому времени, как пришла ему пора в школу идти, прислала новая  власть в старые школы новых учителей.

7.   И пошел Соломон в школу. Был он в своем классе самым маленьким, худым и бледным. Но все науки школьные так легко ему давались, словно они родились вместе с ним. И прозвали его товарищи «Головастик». Радовались его успехам в семье, и от всех работ по дому освобождали: ни косить, ни дрова колоть, ни огород сажать. И не в тягость это для  семьи было, а в радость: свой ученый человек среди них  живет.

8. Раз пришел Соломон из школы, а лицо его, всегда бледное, было и вовсе белым. Взглянул на него Израиль и сказал: «Вот и твой  черед пришел задать мне вопрос: почему нас не любят?.. Не спрашивай – не знаю на него ответа. Одно скажу: терпи и делай свою работу так, чтобы она была нужна людям – и простят они тебе твое иудейство». — «Разве быть евреем грех?» — сказал Соломон. «Это они от жизни своей несуразной ищут козлов отпущения». – «Почему нас?» – «Мы  прищельцы на их земле». Сказал Соломон: «Бог сотворил одну землю для всех людей, чтобы жили, плодились и владели. Разве  мы, евреи, не так живем. Кто больше и лучше тебя в нашей округе работает». Пожал своими широкими плечами Израиль и ответил: «Бога мы гневим нашими грехами, а людей достоинствами». — «Только дураки да совестью нечистые винят других в своих бедах!» — перебил его горячо Соломон. Усмехнулся Израиль: «Что возьмешь от глупца – как пес возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою» (Притчи 26:11) Много их еще на земле и все на нашу голову. Не обижайся на них, сынок, а жалей их». — «На дураков грех обижаться, —  улыбнулся  Соломон. — От темноты и невежества глух человек к голосам апостолов своих. А сказано Павлом: «Побеждай зло добром». А один из мудрейших людей народа русского, Даль Владимир Иванович, так сказал: «Божьей волею свет стоит, наукой люди живут. От Бога отказаться – к сатане пристать. Ученье  — свет, а неученье — тьма…»

Слушал его отец  Израиль, согласно головой кивал, радовался речам сына своего, но ответил грустно: «К сожалению, наука учит только умного…»

9.  Когда собиралась по вечерам за столом большая семья Израиля, все чаще звучал голос Соломона. Рассказывал он так обо всем, словно сам  жил от начала жизни на земле: про шумеров и иудеев, про Христа и Пилата, про восстание Спартака и французскую революцию, и про то, что в разных столицах мира сегодня происходит, и как «лампочка Ильича» свет дает, а вот когда будет 100 тысяч  тракторов –  тогда и рай земной наступит.

10. Внимал его речам Израиль, пощипывая седую бороду, и светились   глаза его гордостью. И думал он втайне: «А я, грешний, считал, что не жилец он. А он вон какую силу набрал. Спасибо, Господи! Наградил ты меня радостью за труд мой честный!»

11. И вздыхала скорбно мать Рахиль и думала: «Не по годам, не по силам ему такие знания – надорвет здоровье свое: тяжко нести их телу слабому. Ой, как трудно будет ему в жизни. Спаси и сохрани его, Господи!»  Хоть и равны материнскому сердцу все дети ее, но старалась она подсунуть Соломону кусочек еды повкуснее, да ненароком чаще других прижимала его голову к груди своей.

12. Может, и подмечали все это братья, но отгоняли от себя ревность невольную — любили они брата. А Соломон, замечая их взгляды восторженные, улыбался счастливо. И было ему радостно жить среди  братьев своих.

13. И пусть стало тесно в доме для восьми душ, но выгородили Соломону отдельный угол и стол поставили. Давид полки книжные  смастерил, а мать гардинами отгородила. И тихо разговаривали в доме, когда  уединялся он за занятиями своими. А садились ужинать, входила к нему мать Рахиль на цыпочках, нежно клала руку на плечо, целовала в макушку, над книгой склоненную, и просила: «Поесть бы и тебе надо, зунеле…» Поднимал он голову, смотрел глазами отрешенными и отвечал: «Я сейчас, мамочка…» — и часто приходил на кухню, когда все уже разошлись. Но не попрекал его отец Израиль, хоть и строго требовал общий  порядок  в доме соблюдать.

14.  Раз пришел Соломон из школы и спросил отца: «Если сын предал отца своего ради строительства  коммунизма, кто он есть?» – «Не сын он отцу своему!» – ответил Израиль. «Тогда не нужен мне такой коммунизм!» – сказал Соломон. «Откуда вопрос твой?» — спросил Израиль. Рассказал ему Соломон о Павлике Морозове, и ответил  отец: «Худо то дело, где нет согласия между отцом и сыном». — «Разве колхозы – это плохо?» — «Отчего в них добру быть:  труженник и ленивый в одной упряжке. Когда силком их вместе свести — ленивый всегда ворует». – «Значит, всегда будут богатые и бедные? А где же справедливость?» — «Справедливость?! – воскликнул отец Израиль. — О, этот извечный еврейский вопрос. Справедливость — когда каждый живет по своим возможностям. Богатый – сам с бедным поделится. А как оба  они станут нищими – чем поделишься? Злобой одной, которая от нищеты человеческое сердце наполняет». И спросил расстерянно Соломон: «Так кому же тогда верить? Марксизм – Ленинизм самое передовое учение. А ты, мой отец, которого я больше всех на свете уважаю и люблю, другому  учишь». — «Верь сердцу своему», — ответил отец Израиль.

15.  С того разговора что-то странное произошло с Соломоном. Стал он замкнутым и книжки перестал читать. Приходил в кузню, где всегда было полно мужиков, внимательно слушал их и дивился: говорили они  вовсе не о том, чему его в школе учили да в газетах написано. Как-то по-иному в их мыслях каждый факт жизни оборачивается, но принимала их душа.

16. Однажды, уже заполночь, а Соломана все нет дома. Уж и окна во всех домах погашены. Ждал его Израиль, да заснул за столом, свалившись головой тяжелой на руки натруженные. И выбегала мать Рахиль за калитку и всматривалась в ночь черную, и звала сына Соломона. Не отзывалась ей тьма, а шумел лишь ветер холодный да звезды  мерцали – но не верила она свету их мирному.

17. Долго стояла Рахиль у дома, кутая озябшие плечи в пуховой платок. Вглядывалась в темноту и старалась унять тревожный стук сердце своего.  Наконец, услышала в ночи шаги сына. Бросилась к нему, обняла и заголосила: «Вернулся… жывехонек!» Взяла за руку, как маленького, и в дом завела. Когда вошли на свет, увидела глаза его радостью светящиеся – и отлегло от сердца  у нее.

18. «Где ты шляешься?!» – крикнул отец Израиль, к сыну подступая. И спокойно ответил Соломон: «Отец, не узнаю тебя». Стушевался Израиль,  уронил голову и осел на лавку. Собрал волю свою и сказал твердо: «Где ты был, Соломон? »

19.  Ответил Соломон: «Был я у Лейбе…» – «Лейбе — мишугеного?» – не сдержался Израиль. «Если бы все были такие мишугены как он, — ответил  Соломон, – давно уж наступили бы на земле мир и счастье всеобщее». И рассказал родителям Соломон: раз в неделю собирается у Лейбе молодежь со всего местечка. Всех он внимательно выслушивает — и  легко, как на исповеди, раскрывается душа перед ним: не поучает он, а беседует с каждым, как с равным. И все понимают друг друга.

20. Слушали отец с матерью сына и дивились речам его: был голос спокоен и мудр, как у ребе Рабиновича, главного учителя евреев местечка, ибо было тому дано право учить и говорить от имени Бога самого. А кто дал сыну это право?

21. Выслушал его Израиль и сказал: «Боюсь я за тебя, сын мой». — «Отчего страх твой, отец?» – спросил Соломон. «Не те времена сейчас, чтоб душу открывать и иметь честный ответ на жизнь вокруг нас». – «А разве можно жить по-другому?» – удивился Соломон. «Мы все так живем», – ответил отец и голову опустил. «Не жизнь это!» – «Иной нам не дано». – «Почему?» – «В нашем отечестве жизнь от властей зависит». – «Разве они дают жизнь человеку?» – «Жизнь нам Бог дает, да они власть над ней  захватили». – «Не бывать этому! — горячо перебил его Соломон. – Жизнь мне вы с матерью дали. И вы для меня превыше властей и Бога». – «Не гневи Бога!» – крикнул Израиль.  «Если есть Бог – он поймет меня. Ибо нет ни эллина, ни иудея, ни вождя, ни последнего нищего – все равны для него», — заявил Соломон, и призвал в свидетели учителей своих. Не знакомы были имена эти отцу Израилю, и сказал он:  «Не слышал я в наших краях ни о сапожнике Паскале, ни о портном Монтене. Даже сам ребе Рабинович ни произносил имен их. И в Торе о них не сказано». — «Весь мир теперь знает их – они учителя всего  человечества». — «А в чем заслуга их?» – спросил Израиль. «Для них человек — мера всех вещей. Они изучают жизнь народов и государств, познают ход истории и открывают законы ее. И спросил Израиль: «Так отчего же до сих пор не наступает жизнь по их науке?» – «Потому что жизнью правят у нас не люди науки, а диктатура пролетариата». Вскочил Израиль и закричал: «Я запрещаю тебе с этим мишугенем знаться!»

22. Так посмотрел на него Соломон, что стыдно стало Израилю за гнев, пусть и праведный, отцовский, и умоляющим голосом сказал он: «Боюсь я за тебя, сын мой. Не к добру в тебе мысли такие в наше  смутное время…»

И твердо сказал Соломон: «Другой жизнью жить не буду». — «Ой, что ты такое говоришь, зунеле, — запричитала  мать Рахиль. — Как хочешь поступай – только  живы…»

Обнял Соломон отца с матерью и сказал: «Не могу я жить, как вы живете, в темноте и покорности. Человеком быть хочу». – «Выходит, мы с матерью не люди? – рассердился Израиль – Вот спасибо. Отблагодарил сынок». И ответил Соломон: «Дороже вас у меня никого нет. Но жизни такой не признаю. Если любите меня, как я вас люблю – не мешайте мне своим путем  идти». Обнял его Израиль и произнес болью сердца своего: «Вникай в Тору – там все уже давно про жизнь самим Богом сказано. Он землю создал и человека на ней…»

23.  И опять по вечерам  сидел Соломон за книгами в своем закутке, что-то писал, и долго заполночь горел свет у него. «И что ты там все пишешь?» – спрашивал  отец Израиль. «Купи мне еще бумаги», – только и отвечал он.

24. Закончил Соломон школу, и наградили его, как лучшего ученика, новыми ботинками. Подарил он их своему товарищу и так  сказал родителям: «Ему вообще ходить не в чем».

25.  Сложил в сумку книги и бумаги свои, сунул поверх булку хлеба и сказал родителям своим: «Еду учиться в Москву, в университет». – «Это ж так далеко, — вздохнула  мать. — А Минск-то рядом». — «Я уже списался с одним профессором. Он ждет меня». – «Как же ты жить будешь, сынок? Ты же руками ничего делать не умеешь». И с  улыбкой ответил Соломон: «Головой жить буду. Там, в Москве, оценили  мою голову».

 

 

Глава 2.

1.  И уехал Соломон учиться в Москву. Небывалый случай для людей местечка: знали они, что есть она столица страны, но даже ребе Рабинович не бывал в ней.

Писал Соломон в письмах про жизнь столичную: живут здесь люди в больших домах, работают на больших  заводах, ходят в театры и музеи, разъезжают на автомобилях и трамваях, в ресторанах обедают, и тротуары такие ровные и гладкие, что не у каждого хозяина такие полы в доме имеются. Про свое житье–бытье – ни слова. А когда просила мать написать, что ест и во что одевается, которотко отвечал: «Мне хорошо здесь».

2. Вернулся на каникулы Соломон такой худой и бледный, что запричитала мать Рахиль: «Ой, зунеле, что они там с тобой сделали! Совсем прозрачный стал. Возвращайся домой. Ну, чем тебе с нами плохо?» Обнял ее Соломон, погладил по волосам седым и сказал:  «Хорошо мне с вами, но не смогу я уже здесь жить». – «Да что это за жизнь такая, если лица на тебе нет?» – «Интересная жизнь, — ответил Соломон. – Революция открыла ее и для нас, евреев. Жили мы здесь, в местах оседлости, как свиньи в хлеву. А теперь все народы равны, и в жизни и в науке». — «А какой наукой ты занимаешься?» – спросил отец Израиль. «Самой точной – математикой. Она есть главная наука среди всех наук. Все наперед рассчитать может: когда сажать и какой урожай  собирать, как сталь варить, и как от земли к другим планетам лететь». – «Грех от земли улетать, — сказал Израиль – Бог этого не простит».  — «Нет  Бога», —  заявил Соломон. «Не гневи Бога, — возмутился Израиль. – Все беды оттого, что люди Бога забыли. Он всех нас создал по образу  и подобию своему». — «Отчего же так много злых и дурных людей?» – «В этом сами люди виноваты. Бог все создал для хорошей и разумной жизни. Но возгордились люди, ослушались его – вот и вошло несчастье в их жизнь. Наказывает Бог за гордыню дъявольскую». – «Если он добрый отец, почему же так жестоко наказывает? – не уступал ему Соломон. – Ты никогда меня не наказывал, как бы ни ослушался я тебя».

3. По вечерам любил беседовать Израиль с Соломоном, слушал и   принимал рассуждения его. Но терзалась душа, что сын, такой  ученый, а в Бога не верит, и старался направить его на путь истинный: «Без хозяина и дом не держится. Ты оглянись, как все Богом на земле  устроено: в свою пору и зима и лето настают, и урожай всходит, и живности всякой родится столько, чтобы всем хватало, и человеку и животному». Отвечал Соломон: «Почему же столько веков живут люди на земле и молятся Богу, а нет счастья им. Вот советская власть и хочет установить разумный порядок, чтобы все жили хорошо, в достатке и согласии». – «Потому они церкви и синагоги закрыли!» — выкричал свою боль Израиль. — «Ты что, отец, против советской власти?» – разгорячился и Соломон. «Зачем тебе этот вопрос?» – нахмурился Израиль. «Понять тебя хочу». – «А ты знаешь, что советская власть делает с теми, кто честно отвечает на такой вопрос?» – «Разве я предатель тебе», – обиделся Соломон. «Вот и выбирай между мной и властью! – заявил Израиль и сказал: — Теперь такая жизнь пошла. Не родная кровь, а власть диктует, кто друг и кто враг. А вот Бог не делит людей на чужих и своих. Для него все равны, и каждого он выслушает в молитвах их. Так что думай: с кем жить и кому молиться».

4.   И вступил с ним спор Соломон и начал доказывать, что вера в Бога – есть пережиток капитализма, а Тора отжившее учение. Но ответил Израиль сыну своему: «Не святотатствуй! В Торе жизнь наша и продолжительность дней наших. И изучать ее надо, чтобы постичь волю Творца мира и довести мир до идеала, возвысив его над суетой. Законы торы определяют повседневную жизнь еврея. Небеса для Бога, а земля дана сынам человеческим, и должны они превратить землю в небо, не отделив от быта, но возвысив и осветив его. Человек, живущий не по законам Торы, разрушает не только жизнь свою, но и мир земной». — «Да разве может человек постичь и запомнить все 613 заповедей ее?» – спросил Соломон. И ответил ему Израиль: «Один язычник пришел к рабби Гиллелю, одному из величайших еврейских мудрецов, и сказал ему: «Научи меня всей Торе, пока я стою на одной ноге, и я приму иудаизм». И ответил рабби Гиллель ему: «Не делай другому того, чего не хочешь себе. Все остальное  комментарий к этому. Иди и учись».

5. Подивился Соломон уму отца своего Израиля, который рассуждал вровень с учеными людьми из столицы, и спросил: «Откуда знания у тебя такие, отец мой?» Ответил Израиль: «Честно работай и изучай Тору. Все остальное – приложение к ней».

6.  И уехал Соломон в столицу весь в сомнениях: не постиг он веры отца  своего, а жизни окружающей все больше не принимала душа его. И находил он утешение в науке своей, математике.

Но не может человек жить в обществе сам по себе – так действует в космосе закон возмущенных звезд: все в мире влияет на любую малую частицу его.

7.  Меньше стало приходить вестей от Соломона. И отягощала сердца родных тоска. А по беглым  строчкам редких писем его все труднее было догодаться, что с ним. И думал отец Израиль: «Хоть и среди ученых живет, а главного не понял: нет без семьи настоящей жизни человеку. Вот куда заводит безбожника атеизм – от земли оторвался, а к небу не поднялся».

Глава  3

 

1. И одна просьба была в каждом письме: «Приезжай. Дай хоть взглянуть на тебя». Не знали,  на что живет он, и слали ему деньги и посылки.

2.  А Соломон писал, что живется ему хорошо, нашел он свою дорогу в жизни, и дорога эта никогда не кончается, хоть сто лет проживи. По вечерам сидел отец Израиль над колыской моей и рассуждал: «И что эта  за дорога такая? Не может быть такой у человека. Определил ему Бог  путь во времени: родиться, трудиться пока силы есть, свой дом построить, детей родить и дать им силы и разум на свой путь выйти. И если угоден ты Богу, продлит он дни твои, чтобы  успел еще  внуков  увидеть и понять, верно ли жил ты. Идут дни за днями, в годы  собираются, ложатся  тяжким бременем на плечи человека. И пока есть силы нести эту тяжесть – радуется человек каждому новому дню. А не стало  сил – и прибрал Бог человека с земли…»

3. И запали в мою душу эти слова деда моего Израиля, и теперь, спустя  полвека, призываю я душу его: «Отчего же прибрал Бог раньше срока тебя и всю родню нашу?» И слышу в ответ: «Никто из нас не прошел судьбу, отпущенную Богом. Война не от Бога, а от людей. Из порочного сердца человека исходят злые помыслы». – «Но не были подвержены этим порокам сердца родных наших». — «От греха одного человека наказание на всех  родных его. Малый грех одного, словно ложка дегтя в бочке меда». – «Выходит, не бывать на земле жизни счастливой». – «Все в руках Божьих». — «Отчего ж всеомогущий Бог допускает такую несправедливость?» – «Испытывает Он человека».  — «Сколько же может длиться такое – всему есть предел в жизни». — «Это Богу ведомо».– «Но ты  не позволял себе такого наказания детям своим». – «И у меня грехи есть». – «Ты же честно сознаешься в них – почему не прощает он тебя?»  И долго молчит дед Израиль.

И слышу я голос неведомый: «Господь долготерпелив и многомилостив, прощающий беззакония и преступления, и не оставляющий без наказания, но наказывающий беззаконие отцов  в детях до третьего и четвертого рода». (Числа 14:18)

«Прости!» – кричу я в ночь так, что звезды на небе дрожат. И слышу голос: «Через  него все было, есть и должно быть…»

И сколько ни зову – нет мне ответа. Но я зову и буду звать, пока есть силы. Докричусь ли я до живого и вечного Бога? И думаю я: «А, может,  мой Бог – дед Израиль? В нем  начало жизни моей».

4.  И слышу я голос Соломона: «Ты прав! Израиль – праотец нашей жизни с тобой!»  И созвучно откликается моя душа ему.

Всего–то год был нашей с ним совместной жизни на земле. Но чувствую я: дух его вошел в плоть мою — стал и он жизнью моей.  Каждый человек принимает в себя из рода своего все, что дышало и радовалось в нем: все, что, приемлет душа, находит в ней место. Ибо душа человека живущего – есть вместилище мира от малой травинки до небесных звезд. И через нее продолжается живая жизнь и возвышается  разум.

5. И слышу я голос Соломона: «Другой жизни не принимай. Пусть вселенная и раздавит тебя, человек будет все равно выше своего убийцы, ибо он знает, что умирает, и знает превосходство вселенной над ним. Вселенная  ничего этого не знает. Все наши достоинства заключены в мысли. Вот в чем наше величие, а не в пространстве и времени, которые мы не можем запомнить. Постараемся же мыслить как должно: вот основание  морали…»   (Паскаль)

6. Всей душой принимаю веру Соломона и верю: душа Соломона вошла в мою душу. Он первым из рода моего понял: нельзя человеку жить без памяти о прошлом. Вместе мы пишем эту «Книгу».

 

Глава 4

 

1. Как жил все эти годы Соломон – никто не знал. Когда спросила мать Рахиль при последней встрече: «Как живешь, зунеле?», ответил он, с улыбкой целуя ее: «Другой  жизни мне не надо».

«Жениться бы тебе, — сетовала она, стирая и штопая его протертые до дыр одежды. – Ведь некому там за тобой присмотреть». — «Вот защищу  диссертацию – тогда и на это будет время», – отшутился он. «А от кого защищаться тебе надо? – спросил Израиль. — Работа  сама за себя говорить должна. Подковал я плохо лошадь – она хромать будет». «Прости меня, отец,  — ответил Соломон, — что я веру твою не принял. Тяжка твоя жизнь, но совесть твоя чиста. Жить под Богом — и есть правда жизни.  Послушай, что пишет мой  любимый  учитель».

2.   «Долгая жизнь патриархов отнюдь не способствовала утрате памяти о вещах прошедших, напротив, она помогала ее сохранить. Ибо если мы порой недостаточно осведомлены об истории наших предков, то это проистекает оттого, что мы почти не жили с ними вместе, и они часто умирают прежде, чем  мы  достигнем  сознательного  возраста. А когда  люди жили так долго – и дети жили долго со своими отцами. Они  подолгу беседовали. О чем же они говорили, как не об истории своих предков, ибо тогда вся история в этом и заключалась, поскольку у людей не было ни школ, ни наук, ни искусств, занимающих так много места  в наших разговорах. Мы видим, что в те времена люди особо заботились о сохранении своей родословни… Преимущество еврейского народа. В этих разысканиях еврейский народ влечет к себе мое внимание прежде всего обилием удивительных и необыкновенных вещей, случившихся в его истории. Я вижу, что этот народ прежде всего состоит из братьев; тогда как другие народы образовывались из соединения множества семейств, этот, хотя и такой многочисленный, весь произошел от одного человека, и, будучи все одной плотью и членами друг друга, они составляют могучее племя из одной семьи, — вещь в своем  роде  единственная.

Эта семья или этот народ – самый древний из всех известных людям, что, мне кажется, вызывает к нему особое почтение. И более всего в наших разысканиях; ведь если Бог всегда сообщался с людьми, то за преданиями об этом следует обратиться  к ним.

Народ этот не только необыкновенно древний, но и удивительно стойкий: жизнь его непрерывно длится от зарождения его и доныне; тогда как народы Греции и Италии, Лакедемона, Афин и другие, пришедшие много позже, давно погибли, он продолжает жить, наперекор всем стараниям многих могучих царей, сотни раз пытавшихся его погубить, как о том свидетельствуют его историки и как  можно о том  судить по естественному порядку вещей на протяжении столько долгих лет. И все-таки он всегда  выживал. И это выживание было предсказано. И простираясь от начальных времен до нынешних, его история заключает в себе истории всех наших  народов.

Закон, который правит этим народом, есть и самый древний закон в мире, и самый совершенный, и единственный, который неизменно хранился  в государстве. Это замечательно доказывает Иосиф («Против Аппилона») и Филон Александрийский; из разных текстов у них  видно, что закон этот столь древний, что другие древнейшие народы и само слово «закон» узнали только более тысячи лет спустя, так что Гомер, описавший историю многих государств, этого слова ни разу не употребил. А его совершенно легко понять из простого чтения: мы видим, что он об этом позаботился так мудро, так  справедливо и так осмотрительно, что и самые древние законодатели у греков и римлян, немного о нем наслышаны, позаимствовали из него свои главные законы, что видно из того свода, который у них называется Двенадцатью таблицами, и из других доказательств, приводимых  Иосифом.

Но этот закон в то же время самый суровый и строгий в том, что касается до отправления их религии; он обязывает народ под страхом смерти соблюдать множество мелких и обременительных правил, так  что поразительно, как этот закон неизменно хранился на протяжении  стольких веков таким своевольным и пылким народом, тогда как все другие государства меняли время от времени свои законы, куда более мягкие…»  (Паскаль «Мысли», с. 203, изд. 1995 г.)

3.  Сказал Израиль, выслушав сына своего Соломона: «Вот этот  закон: «Если вы забудете Бога своего и последуете за чужими Богами, я вам  предсказываю, что вы погибнете так же, как те народы, которые Бог истребил перед вами». (Второзаконие 9:19)  И  добавил он: «Сын  мой, хоть ты ученый человек, но мы понимаем друг друга, потому что ходим под Богом одним. Итак, будем соблюдать заповеди и постановления и законы, которые заповедуют нам исполнять. Сказал величайших из мудрецов, предок наш, царь Соломон: «Блажен народ, у которого это есть. Блажен народ, у которого Господь есть Бог…Земные блага ложны, а истинное благо в соединении с Богом». (Псалтырь 143:15)

4.   И долго прощался  в тот последний отъезд из дому своего Соломон с  родными своими, обнимал их и целовал.

5.  Взял меня из колыбели на руки, поднес к окну и сказал: «Пусть всегда будет звездное небо над тобой, а нравственный  закон  в тебе. Не сказал ты мне в жизни еще ни слова, а прикипела моя душа к тебе. Стремись к знаниям и живы под Богом – тогда придет понимание жизни: когда крепка вера твоя и чисты помыслы, возвышается Дух над вечной рекой жизни, текущей между двух берегов – Добра и Зла. Каждый человек – это целый мир, но никогда не прерывается связь между людьми. Чтобы ступить на берег Добра — надо жить в согласии. Следуй за мудрецами древности: «Хочешь познать себя – оглянись на других, хочешь узнать других – взгляни в себя».

6.  Вера Соломона стала моей верой.

7. И уехал Соломон в Москву, в жизнь свою, неведомую родным его. Была краткой  последняя  весть от него: «Ухожу на театр жизни…»

И наступило долгое  молчание.

8. И снарядили родные Давида в Москву. Вернулся он и рассказал: «Работает Соломон далеко от Москвы в секретном  институте. Пока не закончит работу свою – не дозовлено ему вестей о себе подавать, чтобы не смогли враги государственные секреты выведать». – «Сколько ждать его?» – спросила мать Рахиль. Пожал плечами Давид, обнял мать  и ответил: «Будем ждать». И отцу не сказал Давид, что случилось с Соломоном. Берег он их сердца от вести злой. Только брату названному своему Ивану, взяв клятву с него о молчании,  поведал.

9. Арестовали Соломона по прибытии в Москву. Ходил Давид по инстанциям, но молчали хмурые чиновники, и советовали не искать больше брата своего, а самому подальше от беды убираться. А когда настоял он на вопросе своем: «Где брат мой Соломон?», проарали ему: «Отрекись от брата своего!»

Писал в тайне от семьи Давид письма во все концы государства, и, наконец, пришел ему ответ: «Враг народа осужден на десять лет без права переписки».

Получил он эту весть перед самой войной, но скрыл от родных своих. Рассказала мне об этой тайне перед смертью своей спустя полвека Мария, жена Ивана. Нарушил Иван слово, данное Давиду, спасибо ему  — до меня дошла.

10. Нет ничего тайного, что не стало бы явным. Понимаю святую ложь Давида и склоняю голову перед ним.

11. И когда началась война, и фашисты сеяли смерть вокруг, сказала  мать Рахиль: «Хорошо, что нет с нами Соломона…» И в последний час свой верили отец с матерью, что сын их – такой  умный и нужный государству своему, жив останется: сохранят власти его от беды.

12. Но не вернулся Соломон ни через десять лет, ни через пятьдесят. Вот и срок моей жизни подходит к концу, но нет вестей от него. Канула в Лету жизнь  человека.

 

Глава 5

 

1. Надорвался Антихрист от злобы своей безмерной – и рухнула «империя зла», и потеряла власть силу над народом отчаявшимся. И бродит обманутый народ по обломкам империи, собирает камни и возводит храмы разрушенные, чтобы возродить путь к вере утерянной и снять семь печатей, которые почти столетие держали в страхе сердца  людей.

И тайное  становится  явным.

2.  Узнают люди такое о жизни собственной, что встают волосы дыбом:  строили они светлое будущее на крови и костях ближних своих, рабски подчиняясь вождям, которые вели счет злодеяниям своим: на каждом деле неправом гриф ставили «ХВ» (хранить  вечно).

3. И открываются тайные злодеяния, и прозревают люди. Но от этого еще мрачней на душе становится. Пусть и не участвовал ты в преступлениях, не поддерживал власть преступную, но ведь молчал. А всякий молчащий умножает зло.

4.  Нет, не наступило еще время очищения: без всеобщего покаяния не наступает оно. И сколько ему длиться – не знает никто: не спешат люди каяться, а каждый ищет лазейку обелить себя. Но нет праведников там, где все одним грехом повязаны. Коль видел ты грех торжествующий, но ничего не сделал, не удержал руку убийцы, не закрыл уста лгуна – и  ты виновен.  Тяжек и долог путь прозрения.

5.   Сказано об этом еще в давние времена пророками.

«Все уклонились, сделались равно непотребными; нет делающих добро, нет ни одного. (Псалом 13:3)

«Все мы сделались как нечистые, и вся праведность наша как запачканная одежда; и все  мы  поблекли как лист, и беззакония наши как ветер уносят нас». (Иоанн  64:6)

«Нет праведного ни одного. Нет  различия, потому что все согрешили и лишены  славы  Божьей». (Рим 3:10: 22:23)

«Если говорим, что не имеем греха, обманываем себя, и истины в нас нет. Если говорим, что мы не согрешили, то представляем ЕГО лживым». (Ион 1:8,10)

6.  И вопрошаю я: «А те, кто был лишен жизни руками братьев  своих – прощены будут?» Освободились их души от мирской суеты и парят над местом пристанища плоти своей. О чем печалятся они? Зову я – но слышат ли они? Свершилось освобождение души — очищает смерть все, что плотью  было повязано.

«А дела плоти известны, они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистоты, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, соблазн, ереси, ненависть, убийство, пьянство, бесчинство и тому  подобное. Предваряю  вас, как и прежде предварял, что поступающие так царства Божьего не наследуют». (Галатам 5:19 –21)

7. Входит душа умершего в плоть живого человека пусть и не призывает он ее, ибо вольна она в выборе своем. Мудры познавшие смерть — видят они жизнь зрением вечности. Если ощутил ты в своей душе сомнения и по-новому начал видеть мир вокруг себя – прислушайся: чья-то душа вошла в плоть твою и силится помочь тебе осознать невидимое. Цени этот миг и делай то, что душа велит — то  слилась твоя душа с другой душой, прозревшей после смерти.

8. Верую, вошла душа Соломона в душу мою: вместе пишем мы  «Книгу судьбы», и дух его правит рукой моей. Не дано было ему высказать при жизни земной то, что познал он в тайнах бытия  — и нашел во мне родственную душу. И это придает силы мне не прекращать свой тяжкий труд и извлекать из прошлого то, что сокрыто от глаз  временем.

«Никогда пророчества не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божьи человеки, будучи движимы духом Святым» (Петра 1: 21)

9.  И проливаются часы и дни и слагаются во время, и проносится мимо меня новая жизнь, а я в заточении пишу Книгу. И чувствую волнение  души своей и учащенное биение сердца своего, и прозревают глаза мои, обозревая прошлое, и удлиняется жизнь моя, вытягиваясь к истокам жизни рода моего, и ощущаю я себя ровесником и отцу Баруху, и деду Израилю, и прадеду Аврааму.

10. И сквозь все эти дни и ночи скитания по душе своей понял я: там,  в глубине ее, лежит ключ к разгадкам тайны и рода моего и жизни всех на земле во времени и пространстве. И это деяние стало господином души моей.

КНИГА   БАРУХА

Глава   1

 

1. Приступаю к новой «Книге» – и обостряется боль в душе моей, ибо стала она приютом воскресающих душ: каждая из них жаждет высказаться через меня, живущего во плоти, проявить себя в мире жизнью своей недожитой.

2. «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого духа, которого имеете вы от Бога, и вы не свои?» (1 Кор.6:19)

3. И наполняюсь их чувствами и мыслями — и терзается противоречиями  душа моя. Радостно мне и тяжко. Ибо скажите, кто из нас в состоянии совладеть с противоборствами души собственной? Я же впускаю в себя другие души, и полнится болью душа моя, но противится этому не в моей власти: они сами входят в меня, ибо захотел я познать истину на пути жизни.

4. «Когда же придет он, дух истины, то наставит вас на всякую истину; ибо не от себя говорить будет, но будет говорить, что услышит, и будущее возвестит нам» (Иоанна 16:13).

«Так же и Дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо не знаем о чем молиться, как должно, но сам Дух ходотайствует за нас нашими  дыханиями неизреченными. Испытывающий же сердце знает, какая мысль у Духа, потому что он ходотайствует за святых по воле Божьей. (Рим. 8:26,27)

5.  И нет горестней звона, который сейчас звучит в душе моей – звонит он по душе убиенного отца моего Баруха, зачавшего меня от плоти  своей. А видеться дано нам было такое краткое время, что стало оно незримым в протяженности жизни моей: успел отец мой лишь подержать на руках своих новорожденную плоть мою и промолвить, глядя в глаза мои еще незрячие: «Желаю тебе долгой жизни, сын мой. А не дано нам будет свидиться – проживи и мою: за двоих должен ты успеть совершить дела наши земные».

Ушел он – и больше  не виделись  мы.

6.  Призван был мой отец Барух в армию – исполнять священный долг перед родиной. А когда дали ему за службу отличную краткий отпуск для встречи с семьей – грянула война Великая. И разлучила она нас в жизни земной.

7.  И вот уже полвека разлуки нашей, но не проходит боль в душе моей, не затмило время мраком живую связь с ним. Чем ближе к смерти – тем острее чувствую. Идет время, и приближается срок встречи нашей: разлученные в жизни земной, не можем мы не соединиться в иной жизни. И чем ближе этот срок – тем покойней мне: не стерли ни время, ни беды, ни радости прикосновение рук его. Полвека томлюсь ожиданием, но верю: не затерялись наши души в мире – быть им вместе.

 

Глава  2

 

1.  Родился  Барух в ночь на 25 октября 1917 года. И хоть не слышал он выстрела «Авроры», но гордился затем всю недолгую жизнь свою, что выпала ему честь появиться в мире вместе с революцией. И еще гордился он именем своим, прослышав, что был ему тезкой великий философ Спиноза, первым провозгласивший учение о свободе человека, равного самой природе. И когда мать ласково называла его Береле, обижался и поправлял: «Барух я». Когда дразнили его мальчишки: «Борис – председатель дохлых крыс», отвечал он: «У евреев нет такого имени».

2.  Чуть поднималась заря, Израиль, отец его, спешил в кузню – и время  отсчитывал ударом молота своего. Разносился звон по всей округе и проникал в дом, где мать Рахиль готовила в печи завтрак на всю большую семью. И пробуждались дети их, и начинали воду носить, дрова колоть, огород полоть, двор подметать, скотину выгонять – каждый был с малых лет к делу приучен. Держал Израиль порядок в доме и строго следил, чтобы каждый с труда свой день начинал. И приговаривал он: «Самый тяжкий труд – от работы  бежать».

3.  Идет свет по земле, ширится и раздвигает горизонт, а Давид с Иваном в кузне с отцом работают, Моисей, Соломон, Барух, Илья, домашние дела закончив, в школу спешат, а маленькая Ханочка при матери, помощница.

Впереди всегда Барух бежит. Быстрый и ловкий он был, словно рысь лесная. То перед собой шишку ногой гонит, то залезет на дерево первым увидеть солнце встающее, а то и в речке успеет окунуться, как только первый лед сойдет.

4.  Ходил он в любую погоду без пальто и без шапки, и всегда румянец  на щеках пылал. На лыжах – с любой горы съедет, под водой речку переплывет, один в лес уйдет и без полного лукошка грибов не вернется. Случись драка среди мальчишек – бъется до победного, и сколько бы   противников ни было — шагу не отступит. А когда приходил побитый домой, не жаловался и братьев на подмогу не звал.

5. И доставалось ему больше других. Молча выслушивал он нарекания отца и от ремня не отворачивался. А когда требовал он обещания дать, что больше подобного не повторится, упрямо качал головой и отвечал: «Не могу обманывать». Негодовал отец, но прощал упрямство его, знал: пообещает – выполнит. Да и грехи сына были не злые – мальчишеские. Вспоминал Израиль свое детство и понимал: сам, если честно признатья, и не такое вытворял. Надо молодой энергии перебиситься – плещет через край в здоровом теле. А его, отца, долг — в нужное русло ее направить. Радоваться  надо, что дал Бог здоровье сыну.

6.  И чаще других поручал Израиль Баруху такое дело, где ловкость и сметливость нужны. Барух не только сделает, но и инициативу проявит. Доложит весело, разденется донага за углом кузни, подаст отцу бадью воды колодезной: «А ну-ка плесни!» Льет студенную воду отец, любуется его телом крепким и ладным, а самому аж холодно делается. А Барух только фыркает. Отряхнется, как молодой жеребец, попрыгает и скажет: «Свободен я!» – «Ты гуляй да не загуливай!» – крикнет ему уже вдогонку отец.

7.  Был Барух крепок и лицом хорош. И больше всего в жизни дружбу ценил. Было у него много друзей, потому что с ним надежно всегда: последнюю рубашку отдаст и в беде на помощь первым придет. Умел он и хорошее слово сказать и праведным судьей в споре быть. И здесь он уже не принимал в расчет друг ли ты ему: истина дороже.

8. По вечерам, когда собиралась семья за большим столом, было весело и шумно, а возникал спор — уверенней всех голос Баруха звучал. Прислушивался к нему отец Израиль и одобрительно поддакивал: «Твое  слово – моя  мысль…» А когда обижались дети, что он предпочтение Баруху отдает, отвечал: «Бог каждому человеку свое отличие  дает. Баруху он дал талант чужую душу как свою чуять. Это от справедливости  сердца  его».

9.   И хотя  легко давалось Баруху ученье, но уступал он брату Соломону в прилежании. Соломон из школы вернется, сразу за  учебник садится, а Барух все с друзьями расстаться не может. А придет домой – на помощь спешил: не мог он спокойно заниматься, когда рядом мать, отец и старшие братья трудятся.

10.  Много друзей у Баруха, а лучшим был Василий, кузнеца Левинова сын. Дружили раньше и их отцы, Израиль и Николай. Но когда многие заказчики предпочли Израиля, перестал Николай с ним знаться. И спросил Барух отца своего: «Отчего это он косится на тебя?» Ответил Израиль: «Никогда никому не завидуй, сын  мой. Душа  тогда  в грех  впадает».

Возвращались как-то из лесу Барух и Николай, по грибы ходили. Много ими за день переговорено было: в тиши чащи лесной сердце охотно открывается. И сказал  Василий: «Ближе тебя у меня нет друга, словно ты наш, русский». Ответил ему Барух: «Заруби себе на носу: я – еврей, и мать, и отец, и братья – евреи». И сказал Василий: «Ты не подумай там чего дурного. Но видно не зря вас так народ не любит. Значит, есть за что…» И спросил Барух: «У тебя все зубы целы?» – «Да», – улыбнулся Николай своей белозубостью. «Так побереги их в следующий раз!» — усмехнулся Барух, круто повернулся и зашагал  прочь другой  тропой.

Дома он никому об этом разговоре не сказал. Но непривычным был  для семьи хмурый вид его – словно подменили человека. Однако не допытывались: не хочет сказать — клещами не вырвешь. Через неделю   Израиль отозвал его и сказал: «Вот и тебя обидели». «За что меня обижать?» – с усмешкой отозвался  Барух. «Нас, евреев, они  всегда  найдут за что». – «В своре и трусливая собака лает». — «Что-то уж  очень большая свора против нас», — вздохнул Израиль. «Когда их с цепи  спускают, они бесятся от краткой свободы». Помолчал Израиль и сказал: «Дай-то Бог, чтобы лай этот не сбил тебя с пути истинного». «Ты этому меня научил, отец», – ответил  Барух.

11. Когда исполнилось Баруху 16 лет, влюбился он в свою одноклассницу Хаю Гофман: наравне с мальчишками на лыжах и коньках гоняла, в войну с ними играла, плавала так, что сам Барух обогнать ее не мог. А больше всего она любила книги читать, и первой в учебе была — прозвали  ее учителя Менч коп (мужская  голова).

12.  Была Хая из самой бедной в местечке семьи: на семь ртов один кормилец. Отец Мендель работал в лесничестве, редко дома бывал. В такой нужде жили, что дети, когда в школу ходили, обувь друг другу в дверях передавали. Когда родился пятый ребенок, родственники из Америке прислали деньги, чтобы помочь в беде близким. А власти мать «врагом народа» объявили, арестовали и начали требовать, чтобы отдала она государству 20 тысяч долларов. А где их было взять? И остановилось ее больное сердце на очередном допросе. Тогда они за старшую дочь Хеню принялись, которая за хозяйку в семье осталась, а было ей тогда 16 лет. Год в тюрьме продержали и выпустили, когда она кровью кашлять начала.

13. Когда впервые зашел к ним Барух – защемило сердце. Хоть чисто было и прибрано, но нищету чистотой не скроешь. И начал он провожать Хаю домой после школы и помогать по хозяйству: то крышу починит, то забор поправит, то дров напилит и наколет, то огород вскопает. В школе свои завтрака отдавал ее брату меньшему Эле.

14.  Однажды тайно взял из погреба отца кольцо колбасы, кусок мяса и принес к ним. И спросила Хая: «Где  взял?» Промолчал Барух — врать не умел. И сказала Хая: «Отнеси, где взял и больше никогда такого не делай. Не нищие мы». И такое лицо у нее стало гордое и красивое, что понял Барух: нет для него лучше и прекрасней девушки на всем белом  свете.

15. И все чаще стал бывать Барух у Хаи, словно дом свой забыл. И в сердцах сказал ему отец Израиль: «Ну и влип ты, сын. Ни красоты, ни богатства». Ответил Барух: «Красота души — ее богатство». — «В голодном теле какая душа — одна  нищета». — «Это в тебе пережитки  капитализма говорят! – вспылил Барух. – А мы  живем в новое время – коммунизм строим». — «Новых времен не бывает, — ответил отец.- «Бывает нечто, о чем говорят: смотри, вот это новое. Но и это было уже в веках, бывших прежде  нас». (Еккл. 1:10). Чем болтаться с кем попало – лучше святую книгу читай». – «Религия – опиум  для  народа!» – заявил Барух. «Замолчи, дурак!» — вскипел Израиль и ударил его по щеке. Не дрогнул Барух, поднял налитые слезами обиды глаза и сказал гордо: «Это аргумент неправых!» Хлопнул дверью и убежал.

16. Неделю не появлялся Барух дома. Знали, где он, но запрещал Израиль сына  звать: «Если есть в нем сердце – сам  придет».

И вернулся Барух. Вошел в дом родительский и встал перед отцом. Протянул ему руку отец Израиль: «Твои сердце и ум в согласие пришли». – «Спасибо, отец, — ответил Барух. — Нет для меня ближе и роднее человека, чем ты и семья наша. Но дай мне своей дорогой идти». «Жизнь она, конечно, нас рассудит, — ответил отец Израиль. — Только горьки плоды запоздалого познания».

 

Глава 3

 

1.  Окончил  Барух  школу и сказал отцу: «Работать пойду» — «А Хая?» – спросил Израиль. «В педагогический институт поступает, на математика учиться». — «Не ровня ты ей будешь, — сказал Израиль. — Мужчина первым должен быть».

2.  И поступил Барух в институт. Из дому ни копейки на жизнь не просил: и чернорабочим подрабатывал и грузчиком, а летом в кузнице отцу помогал. Окончил институт, и направили его в Бобруйск главным бухгалтером мебельной фабрики. Получил первую зарплату, взял Хаю за руку, привел к родителям и сказал: «Благословите».

И сказала Рахиль Хае: «Была бы жива твоя мать — не разрешила бы тебе выйти замуж за сына моего Баруха: вы интеллигенты, а мы люди рабочие. Вы хоть и бедные сейчас, но не по своей вине — «лишенцы»: бабушка твоя имела два магазина, дедушка раввином был, а твоя мать в Париже родилась, по-французски говорила и на иврите».

3.  И сыграли в доме Израиля уже четвертую свадьбу. Разлетались птенцы из дома  родного, но в радость это было Израилю: нравился ему выбор невест сыновьями. Правда, бывало, любил подшучивать: «Поставлю всех невесток рядом, а моя Рахиль их всех красивей будет».

А когда случалась ссора в молодой семье, брал он под защиту невесток и говорил сыновьям: «Грех обижать жену свою. Слаба женщина перед  мужем. Но в ней дух семьи – она хранительница очага, и всякую беду она первая своим нутром чует. В мужчине сила и ум, а в женщине надежность и оплот жизни  счастливой».

4.  И уехали Барух и Хая, и зажили своей жизнью. Он по утрам на завод спешил, а она в школу. Встречались вечером — и не хватало времени наговориться.

5. А зачала Хая, сказал Барух: «Сын у нас будет» — «Откуда ты  знаешь?» — спросила Хая. «В нашему роду всегда первыми мужчины рождаются». – «А у нас девочки». – «Мальчик будет, — уверенно заявил Барух. — У деда моего Авраама 12 сыновей было. Один только и выжил мой отец. Пора возрождаться роду нашему».

6. И настало время рожать Хае. Привез ее Барух к отцу своему. Так повелось в семье Израиля: они с женой сами принимали роды у невесток. Готовилась отдельная комната для роженицы. Здесь, в отчем доме, ребенок глаза на мир открывал, впитывал с первым дыханием запахи жизни, видел улыбки счастливые, слышал слова ласковые. И тянулась новорожденная душа к теплу очага семейного — не было для детей и внуков Израиля роднее уголка на всей земле. И время отсчитывалось звоном молота о наковальню.

7. И вот уже полвека пронеслось с поры рождения моего, и пусть всего год прожил я в гнезде рода нашего, но нет для меня ближе и желанней  места.

8. Когда родился я, спросил дед Израиль сына своего Баруха: «У тебя есть сбережения?» Поднял меня отец на руки и весело ответил: «Вот моя драгоценность!» Нахмурился Израиль и сказал: «Ты теперь глава семьи. Понимаешь это?» А Барух опять с улыбкой отвечает: «Отец, не  понимаю, откуда мысли в тебе такие. Мы уже 23 года при советской  власти живем». – «Мои мысли от жизни, а не от власти!» — перебил его, осердясь, Израиль. «Не в деньгах счастье, — ответил Барух. — Мы сыты, обуты, власть у нас народная…» Но опять оборвал его Израиль: «При всякой власти человек должен помнить о черном дне. Я не меньше твоего на эту власть поработал. Но когда  женился, имел дом свой, кузню и сбережения. Я своей избранной в приданое хозяйство дал». – «А у нас с женой приданое  — все государство», — опять весело заявил Барух. И рассердился Израиль: «Вот оно ваше приданое: болтать вас красиво научили краснобаи эти! А карман у всех пуст! Молчи! Я о твоей семье пекусь!» Перестал улыбаться Барух, знал: если отец бороду пощипывает – нельзя  ему перечить. И спросил покорно: «Что предлагаешь?»

Принес Израиль из кузни перчатку, протянул сыну: «Пока твои жена и сын у меня жить будут, я их прокормлю. А ты должен за это время полную перчатку денег накопить. Голова у тебя умная и руки золотые». Взял Барух перчатку, сунул в нее руку и говорит весело: «Вот одну наполнил золотом, и запас еще есть», – и поднял вторую руку. Покачал головой Израиль и сказал: «И крепко же заморочили вам головы. Я свое хозяйство не социализмом нажил, а своим трудом и верой  в Бога. А ты во что веришь?» – «В коммунизм». — «А щупал ты его?» – «А ты  своего?» — «Не зрим он для глаза людского. Но без веры в него жизнь праведной не будет». И смиренно ответил Барух: «Прости, отец, за шутки мои. Все сделаю, как ты  сказал».

9.  Взял он перчатку. А через месяц его в армию призвали, даже не дав  попращаться с  семьей. Писал, что перчатку с собой  увез.

 

Глава 4

 

1.   Все, что случается в мире, через судьбу человека проходит.

2.  Еще до рождения моего возникли на земле две силы дъявольские – коммунизм и фашизм. Хоть были они подобны меж собой, но каждая из них рвалась установить свое господство над людьми. Когда коммунизм захватил шестую часть тверди земной, фашизм только зарождался. Но быстро рос он и силы набирался.  Вскоре распрямил он крылья, взлетел и подмял под себя всю древнюю Европу.

3.  И встретились две силы эти непримиримые на пограничной меже, ощетинившись оружием, но клятвенно пообещали жить в дружбе и согласии. А под покровом ночи стягивали они войска свои: половину народа под ружье поставили, вторая половина на них работала, сама живя в впроголодь. А чтобы скрыть от народа замысли свои черные, нагнетали они злобу в людских сердцах, учили: уничтожение врага – есть высшее служение отечеству своему.

4.  Чуял человек, что грозит ему беда великая, но противиться не мог: за инакомыслие – расстрел. И, одурманенный, затаился в тревоге сердце своего человек…

5. Призван был в армию и отец мой Барух. И столько войска собрано было на границе, что не вмещала их древняя крепость Брестская. Жили солдаты среди поля открытого, с утра до вечера к войне готовились. Остались дети без отцов, матери без сыновей, невесты без женихов. А писать родным своим не каждый решался: письмо цензурой проверялось – не выдал ли человек тайну военную.

6. Кто виноват в этой войне? Дал Бог землю и законы народам,  и сказал: «Не убий! Не желай дома ближнего своего! Все вы дети мои. Что с одним человеком сотворите – то со всеми вами будет». Но не вняли люди голосу Его – всякий себя правым считает.

7. Веками расплачивается род людской и ищет причины бед своих: кто  виноват и почему такое случилось?

8. Начал свой путь – оглянись на опыт предков: без него не быть жизни на земле такой, как задумал ее Создатель.

9. Наставлял он заблудших устами пророков своих: «Храни заповеди  отца твоего и не отвергай наставления матери твоей. Навяжи их навсегда на сердце твое, обвяжи ими шею твою. Когда ты пойдешь, они  будут руководить тебя; когда ляжешь спать, будут охранять тебя; когда пробудешься, будут беседовать с тобой: ибо заповеди есть светильник, и наставление – свет, и назидательные поучения – путь к жизни…Вот шесть, что ненавидит Господь, даже  семь, что мерзость душе Его: глаза гордые, язык лживый и руки, проливающие кровь невинную; сердце, кующее злые помыслы, ноги, быстро бегущие к злодейству; лжесвидетель, наговаривающий ложь и посевающий раздор между братьями».  (Притчи 6:20-23,16-19)

10. Ищу я и не нахожу тех, кто не нарушает заповеди. И чем выше власть человека над людьми, тем больше греха на нем.

11. В начале жизни дал Бог урок людям: спас лишь Лота и семью его. Ибо был тот свят светом праведным: не мстил даже врагам своим и на зло отвечал добром. Жил Лот мирно даже с теми, «которые были злы и весьма грешны перед Господом… живя между людьми (неистово развратными), сей праведник ежедневно мучился в праведной душе, видя и слыша дела баззаконого». Но наказал Господь жену его только за одно лишь прегрешение в мыслях. Ибо чист должен быть человек не только в поступках своих.

12. Труден путь к истинной жизни. Но горький опыт всего человечества так и не послужил людям уроком.

13. И спорят историки и ученые, кто виноват был в той страшной войне, кто первым начал ее и больше согрешил.

Все  виноваты.

14. Мне, живущему уже более полувека без отца своего, нет дела до того, кто был прав и кто виноват.

Искал я отца, взывал к нему – нет ответа. Что случилось с ним и где душа его? И все чувства и мысли мои сошлись в одно: все виноваты.

15. И победителя и побежденного ждет одна расплата — осуждение. Распри и войны не есть путь жизни, а согрешение перед ней. Безвинная смерть даже одного человека… «…спасший одну жизнь, спас все человечество».  (Талмуд)

1. С древних времен прозревшие мудрецы взывают к народам:

«Если кто-нибудь силой пытается овладеть страной, то, я вижу, он не достигнет своей цели. Страна подобна таинственному сосуду, к которому нельзя прикоснуться. Где побывали войска, там растут терновники и колючки. После  больших войн наступают голодные годы. Искусный побеждает и на этом останавливается, и он не осмеливается осуществлять насилие. Он побеждает потому, что к этому его вынуждают. Он побеждает, но он не воинственен. Хорошее войско – средство (порождающее) несчастье, его ненавидят все существа. Войска – орудия несчастья, поэтому благородный (правитель) не стремится использвать его, но применяет его только тогда, когда к этому его принуждают. Прославлять себя победой – это значит радоваться убийству людей. Тот, кто радуется убийству людей, не может завоевать сочувствие в стране. Благополучие создается уважением, а несчастья происходят от насилия. Победу следует отмечать похоронной  процессией». (Др. китайская философия. т.1, пар. 29-31)

 

17. Но не внемлят народы ни заповедям Господним, ни словам  мудрецов. И гибнут безвременно в междоусобных войнах люди. И прорастают семена их без отцов и матерей, не ведая  их опыта. И каждый росток, лишенный связи с корнями своими, живет сиротою, ценою  собственных проб и ошибок.

18. «Только это я нашел, что Бог сотворил человека правым, а люди пустились во многие помысли. Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих  делать зло».  (Еккл. 7:29 , 8:11)

 

Глава   5.

 

1. Мне никогда не узнать, о чем думал отец мой Барух в свой смертный час, не услышать совета его, как жить в мире. Выпало звено опыта из рода моего – и нарушилась связь времен.

Не дано было ему свидеться с родными в свой последний час. Как мне докричаться до него? Зову — нет  ответа.

2. Но и по сей час слышу я голос Рахили, матери его, когда она призывала в день войны детей своих: носится крик над миром, зовет и тоскует. Но не откликаются они. Неужели один я остался в мире, кто слышит ее? И почему не слышу голоса отца своего?

3. Только и могу представить, как встретил отец мой врагов земли нашей, как принял смертный бой.

4. Была та ночь, 22 июня 1941 года, самая короткая ночь в году. В четыре часа утра уже рассвело — и открывался весь мир взору в своей красоте и величии. Напоенные соками земли, мирно дремали березы, качая на ветвях своих чутких и во сне соловьев. Сквозь густые кроны мерцали звезды: входят они в мир с рождением человека и несут в себе знак его судьбы. И был тревожен свет звезд: видели они с высоты поднебесной, как движутся к границам танки с крестами черными и сумрачно блестят каски на многоголовых колоннах людей. С тревогой смотрели они и чувствовали: быть беде великой. Хотелось им закричать и разбудить мирно спящих на берегу Буга людей. Но нет голоса у звезд. И задрожали они на небе, как слезы, – и растекался безмолвный звон их от горизонта до горизонта. И поднималось над землей солнце обагренно-кровавое.

5.  Какие сны видел в ту последнюю ночь свою отец мой Барух? Может,   снился ему я, которого он не видел больше года? Или, согретый солнечным теплом, обнимал жену свою? А, может, видел себя  маленьким: лежит на нежных руках матери своей Рахиль и ловит ее счастливую улыбку? А, может, звучал в нем тот прощальный разговор? Смотрит на него отец Израиль, но не выдает тревоги своей. А когда горько вздохнула Рахиль: «Сохрани тебя Господь, сын мой!..» сдержанно сказал отец: «Сын наш чист перед Богом. Хоть и не признает мою веру по — молодости своей, но живет по заповедям».

6.  А может, устав от боевых учений, спал отец мой непробудным сном и не чувствовал, как давит ему спину корень дерева – тормошит его. С высоты своего могучего роста видела сосна приближающегося врага и пыталось разбудить солдата.

7.  А может, в тот час стоял мой отец  в карауле, сжимая в руках карабин. Всматривался он в рассеивающуюся мглу ночи и улыбался  мечте своей: вернется домой — и будут с женой растить сына и строить дом свой.

Мгновение, в котором теснятся думы человека – есть желанная жизнь его: все, чем успел наполнить душу свою, дорого ему, и этим соизмеряет он путь свой.

8.   А   может…

9. Но разверзлась земля, и вспыхнул огонь, пожирая все живое: и деревья, и травы, и зверя, и человека. И наступил ад на земле. Понимает это познавший: война – ад, мир – рай.

 

Глава  6

 

1. И грохотали взрывы, и сыпались с неба камни, и пожирал огонь все на пути своем: и дерево, и траву, и человека. И полнился криками мир между небом и землей, и были неразличимы голоса ни человека, ни зверя, ни птицы, ни дерева.

И взирал Господь глазами бесслезными.

2. И явилась для всех одна беда. Но оставалась с ней один на один всякая тварь земная: каждый должен пронести сквозь душу свою все самые тяжкие испытания, дабы осознать падение всего рода человеческого.

3. И остался отец мой Барух один на один со страшной бедой. Накрыло ли его первым снарядом или первая пуля оборвала  дыхание его?

А может, раненный, запрокинулся он наземь и сквозь боль нарастающую взирал на сполохи разорванных облаков? И так и не понял, что происходит. На каком  видении закрылись глаза его?

4.  А может, встал он в полный рост, сжимая ружье, бросился вперед, в поле открытое, снарядами вспаханное, бежал, спотыкаясь и падая, и искал взором своим врага невидимого, привычно загоняя патрон в патронник? И пожирал дым туман утренний, и вставали до неба столбы огненные, и дрожала земля. И нарастали надрывные крики вокруг. И, заглушая их, с бешеным ревом неслись навстречу стальные чудовища, изрыгая из стволов своих смертоносный огонь и подминая все на пути своем:  и строение, и дерево, и мышь, и человека.

5.  Как стучало сердце отца моего? Что творилось в сознании? И понял ли он, как  бессильна пуля против танков? Побежал к ним навстречу или упал и прижался к земле в бессильной надежде? И понял ли, что  немощен противостоять неотвратимости смерти своей?

6. А может, привлек его крик товарища раненного, и, забыв об угрозе жизни своей, бросился он на помощь, взвалил на плечи свои и потащил к сестре милосердия? Дотащил ли? Или накрыло их всех снарядом одним? И три души в одночасье  взмыли в вечное  небо…

7. А может, успел он в укрытие, куда сбегались со всех сторон оставшиеся в живых товарищи его? Заняли они оборону, и приняли неравный бой. И дрались с врагом и утро, и день, и ночь. И опять были утро, и день, и ночь: целый месяц, окруженная со всех сторон врагами, держалась Бресткая крепость, хотя вражьи силы подступили уже к самой столице страны.

8. А может, отец мой Барух и есть тот солдат, который начертал штыком на обагренных кровью стенах Бресткой крепости: «Умираю, но не сдаюсь. Прощай Родина».

9. И отчего было угодно судьбе, что после войны, когда мы вернулись в родные места, потянуло меня в эту крепость, а узкая искороженная взрывами дорожка сама привела к этой надписи. Увидел я ее и застыл, как вкопанный, словно сын перед отцом погибшим. Я часто приходил сюда и перечитывал надпись, известную теперь миру всему — и сердце мое каждый раз сжималась так, словно и кровь моя текла в руке, которая оставила надпись. И всегда на месте этом болит сердце мое, как в первый раз.

10.  А может, среди тысяч других и мой отец попал в плен и познал всю бездну унижения? Может, был убит он при попытке к бегству или забит  в назидание другим? Или замертво свалился он на дороге тяжело раненный, а солдат вражеский добил его на земле, бездыханного.

А может, прошел живым он весь плен и освободили его союзники, а когда вернулся на родину, свои же, загнали в концлагерь? И не успел он докричаться ни до родных своих, ни до родины.

11. О, как жаждет душа моя встречи с ним! Рвется сама в эту молчаливую даль поднебесья – верит и надеется на встречу. Быть может, оттого мне и суждено уцелеть во многих смертельных опасностях, что неугасима вера моя на встречу с ним еще в живой жизни.

19. И когда кончится срок жизни моей, завещаю вам, дети мои: развейте прах мой на земле Брестской крепости, где оборвалась жизнь отца моего, деда вашего Баруха. И свершится надежда моя на желанную встречу. И придет нашим душам вечное успокоение.

20.  Все, что мог я в этой жизни, совершил: учился и работал, дружил и любил, продолжил род свой и воспитал детей своих, построил дом и посадил деревья, путешествовал и написал книгу. Почитал отца и мать, прощал врагов и не лгал.  И все, что скопил в душе своей и было дорого мне, оставляю людям для живой жизни на земле, мной  любимой.

 

КНИГА  ИЛЬИ

 

Глава  1

 

1. И зачала Рахиль в пятый  раз. И просил  Израиль у Бога: «Подари мне дочь – помощницу жене моей. Трудно стало Рахиль одной домашнее хозяйство вести: накормить и обстирать, дом прибрать и корову подоить. Помогаем мы ей в меру сил своих, да не всякое дело мужской руке сподручно». Но сказала Рахиль мужу  своему: «Сын у нас будет, нежный  как девочка».

2. И родила Рахиль. Вынесла бабка ребенка к Израилю, и радостно воскликнул он, увидев лицо нежное и глаза голубые: «Спасибо, Господи, услышал Ты меня!» Но сказал ему повитуха: «Радуйся, человек: сын у тебя родился – с мужиками хлопот меньше». Взял Израиль ребенка, как пушинку, в руки свои, поднял перед собой и ответил: «Лишь бы здоровым  был».  И чистым звонким голосом откликнулся младенец: «И — я! И — я!» Улыбнулся Израиль и сказал: «Ишь ты! Сам себе имя дал». И назвали ребенка Илья.

3. И не знали лишних хлопот с Ильей, пока в колыбели лежал: не тревожил он родителей понапрасну ни плачем, ни криком. Если голос подал – надо ему пеленку мокрую сменить или на другой бочок повернуть. Проснется, дышит легко и ровно и смотрит на мир своими глазенками светлыми, а кто подойдет – улыбается и тянет навстречу  ручки с  открытыми  ладошками.

4.  А первое слово сказал Илья «Майн гот» – так  встречала его  по утрам мать Рахиль и с этим словом спать укладывала. Сделал Илья свой первый шаг, когда пришел на обед из кузни отец Израиль: сполз  с  колен матери и к нему затопал.

5.  Наступила пора Илье самому за порог родного дома выйти. Помедлил он и спросил у матери: «Можно мне на улицу?» – «Только будь осторожным, — ответила  она. — Далеко от дома не отходи». – «А что такое далеко?» – спросил он. «Чтобы я тебя могла из окна увидеть». Идет он по улице, оглядывается на окно: «Мамочка, ты видишь меня?»

6. Когда пришла пора Илье в школу идти, он уже и азбуку знал, и считать умел. И матери по дому помогал: пол подметет, кур накормит, лука с огорода принесет, посуду помоет. «Помощница ты моя дорогая», — приговаривала, любуясь сыном, мать Рахиль.

7.  Прилежно учился в школе Илья. На уроках слушал внимательно, на переменах не шалил, с мальчишками по улицам не носился, больше с девченками дружил. А когда обзывали его за это мальчишки бабником, отвечал мирно: «Кто так говорит – маму  свою не любит».

8. Вернулся однажды Илья в слезах из школы, и воскликнула мать Рахиль: «Что с тобой, зунеле?» Но молчал Илья, а глаза у него были такие, что выбежала она на крыльцо и кликнула мужа. Примчался Израиль из кузни, увидел бледное лицо сына, понял все и сказал: «Вот и тебя они…» Поднял заплаканные глаза Илья и спросил: «Что я им плохого  сделал?»

И в пятый раз не смог ответить на этот вопрос Израиль. Был он извечной загадкой: всю жизнь искал он ответа и не находил, как и предки  его. «Видно, нет на него ответа»,  – думал он.

9. За ужином непривычно печальным было лицо Ильи. Виновато поглядывал Израиль на сыновей, словно что-то очень важное не смог  объяснить им, и видел: сжимает Давид кулаки сильные, Иван голову опустил, Моисей желваками играет, Барух Илью обнимает, а Соломон   улыбается  загадочно.

10. Не выдержал  Израиль и угрюмо прикрикнул на Соломона: «Не вижу  повода для радости, сын мой!» И ответил Соломон: «О чем вы печалитесь, родные мои? Радоваться надо, что не дают нам забыть, кто мы есть в этом мире. А мы – народ Богом избранный. «Каждому  народу  поставил он вождя, а Израиль есть удел Господа». (Сирахов 17:14)  Многим народам предлагал Бог себя, но отвечали они: «А что мы за это иметь будем?» Отвечал им Бог: «Тяжкие испытания на пути к истине» — и отворачивались народы от него. А евреи приняли –  и вывел он их из рабства Египетского. Сорок лет шли по пескам пустыни, но выстояли во всех тяжких испытаниях — и стали народом единым, ибо верны остались Богу своему. От того и бессмертен народ наш, хоть и разбросан по всей земле. И видят это народы, которые не приняли Бога нашего, вот и злятся на нас от слабости своей и лишаются разума. Но умнейшие из них поняли заблуждения отцов своих и учат детей своих: «Господь и жидов манной кормил…Жиды, как шмели, все за одного стоят…Девка с полными ведрами, волк, медведь и жид – добрая  примета…» — так говорится в пословицах русского народа. «Евреи, как серная  кислота, даны миру, чтобы не закис он», – сказал Герцен, один из мудрейших сынов России.

11. А вот что пишет великий христианский  философ.

«Взаимное отношение иудейства и христианства в течение многих веков их совместной жизни представляет одно замечательное обстоятельство. Иудеи всегда и везде смотрели на христианство и поступали относительно его согласно предписаниям свой религии по  своей вере и по своему закону. Иудеи всегда относились к нам по – иудейски; мы же, христиане, напротив, доселе не научились относиться к иудейству по-христиански. Они никогда не нарушали относительно нас своего религиозного закона, мы же достаточно нарушали и нарушаем  относительно их заповеди христианской религии. Если иудейский закон  дурен, то их упорная верность этому дурному закону, есть, конечно, явление печальное. Но если худо быть верным дурному закону, то еще гораздо хуже быть неверным закону хорошему, заповеди, безусловно, совершенной. Такую заповедь мы имеем в Евангелии. Если мы отказываемся от исполнения евангельской заповеди под предлогом ее трудности, то мы не имеем извинения. Вместо того чтобы прямо в этом покаяться, мы  ищем на кого бы  свалить свою  вину.

…Говорят о еврейском  вопросе, но,  в сущности, все дело сводится к одному факту, называющему вопрос не о еврействе, а о самом  христианском  мире. Этот факт может быть выражен в немногих словах. Главный интерес в современной Европе – это деньги: евреи мастера  денежного дела, естественно, что они господа в современной Европе. После многовекового антоганизма христианский мир и иудейство  сошлись, наконец,  в одном общем  интересе, в одной  общей  страсти  к деньгам. Но тут  между  ними оказалось одно важное различие  в пользу  иудейства и стыду мнимо христианской Европы, различие, в силу которого деньги освобождают и возвеличивают иудеев, а нас связывают и унижают. Дело в том, что евреи привязаны к деньгам вовсе не ради одной их материальной пользы, а потому что находят в них главное орудие торжества и славы Израиля, т.е., по их возрению, для торжества дела Божия на земле. Ведь кроме страсти к деньгам у евреев  есть и другая еще особенность: крепкое единство всех во имя общей веры и общего закона. Только благодаря этому и деньги идут им впрок: когда  богатеет и возвеличивается какой-нибудь иудей — богатеет и возвеличивается все иудейство, весь дом Израиля. Между тем просвещенная Европе возлюбила деньги не как средство для какой-нибудь общей высокой цели, а единственно ради их материальных благ, которые доставляются деньгами и каждому их обладатею в отдельности. И вот мы видим, что просвещенная Европа служит деньгам, тогда как  иудейство заставляет служить себе и деньги и преданную деньгам Европу. Современные отношения передовой Европы к иудейству представляют собой как бы породию одного пророческого образа: десять иноверцев хватаются за полу одного еврея, чтобы он ввел их – но не в храм Иеговы, а в храм Маммоны; а до Иеговы им так же мало дела, как и до Христа.

…По отношению к иудейству христианский мир в массе своей обнаружил доселе или ревность не по разуму, или дряхлый и бессильный  индифферентизм. Оба эти отношения  чужды  истинно христианскому  духу, не находятся на высоте христианской  идеи.

…Мы должны быть едины с иудеями, не отказываясь от христианства, не вопреки христинству, а во имя и в силу христианства, и иудеи должны быть едины с нами не вопреки иудейству, а во имя и силу истинного иудейства. Мы потому отделены от иудеев, что мы еще не вполне христиане, и они потому отделяются от нас, что они не вполне иудеи. Ибо полнота христианства обнимает и иудейство, и полнота иудейства есть христианство.

…Не странно ли нам во имя Христа осуждать все иудейство, к которому неотъемлемо принадлежит и сам Христос, не странно ли это особенно тех из нас, которые если и не отреклись прямо от Христа, то, во всяком случае, ничем не обнаруживают своей связи с Ним? Если Христос не Бог, то иудеи не более виновны, чем эллины, убившие  Сократа. Если же мы признаем Христа Богом, то и в иудеях  должны  признать народ богорождающий. В смерти Иисуса вместе с иудеями  повинны и римляне; но рождество Его принадлежит лишь Богу и Израилю.

…Отделившись от язычества и поднявшись своею верою выше халдейской магии и египетской мудрости, родоначальники и вожди евреев стали достойны Божественного избрания. Бог избрал их, открылся им,  заключил с ними  союз. Союзный  договор, или завет Бога  с Израилем, составляет сосредоточие еврейской религии. Явление единственное во всемирной истории, ибо ни у какого другого народа религия не принимал этой  формы союза, или завета между Богом и человеком как двумя существами, хотя и не равносильными, но и нравственно однородными.

… Истинный Бог, избравший Израиля и избранный им, есть Бог сильный, Бог самосущий, Бог святой. Сильный Бог избирает себе  сильного человека, который бы мог бороться с ним; самосущий Бог открывается только самосознательной личности; Бог святой   соединяется  только  с человеком, ищущим святости  и способным к деятельному нравственному подвигу… Истинная  религия, которую  мы  находим у народа израильского, не исключает, а, напротив, требует развития свободной личности человеческой, ее самочувствия, самосознания и самодеятельности. Израиль был велик верою, но для великой веры нужно иметь в себе великие духовные силы. Со своей стороны, энергия свободного человеческого начала всего лучше  проявляется именно в вере…

Вот почему еврейство есть избранный народ Божий, вот почему Христос родился в Иудее.

Беда не в евреях и не в деньгах, а в  господстве, всевластии денег, а это всевластие денег создано не евреями. Не евреи поставили целью всей  экономической деятельности – наживу и обогащение, не евреи отделили экономическую область от религиозно – нравственной. Просвещенная Европа установила в социальной экономии безбожные и бесчеловечные принципы, а потом пеняет на евреев за то, что они следуют этим принципам. Еврейская личность утверждала себя первоначально в сфере божественной, потом в сфере рационально – человеческой жизни. Здесь окончательное выражение еврейской силы…Природа с любовью подчиняется  человеку, и человек с любовью ухаживает за природой. И какой же народ более всех способен и призван к такому ухаживанию за материальной природой, как  евреи, которые изначала признавали за ней  право на существование и, не покоряясь ее слепой силе, видели в ее просветленной форме чистую и святую оболчку божественной сущности? И как некогда цвет еврейства послужил восприимчивой средой для воплощения Божества, так грядущий Израиль послужит деятельным посредником для очеловечивания материальной жизни и природы, для создания новой земли, идеже правда живет». ( В. Соловьев «Еврейство и христианский вопрос», 1884 г.)

12. Долго в тот вечер говорил Соломон, и слушали братья, и внимал словам отец Израиль и дивился учености сына и ясности ума его. И спросил он Соломона: «Где ты научился премудрости этой?» Ответил Соломон: «Вот для чего мы собираемся у слепого мудреца Лейбе. Нет среди нас ни эллинов, не иудеев. Потому что перед истиной, как перед Богом, все равны».

13. «Все равно я набью морду обидчику!» – заявил Барух. Посмотрел на него Соломон и сказал: «Не уподобляйся невежественному. Он должен до тебя дорости, а не ты до него опуститься». – «А поймет ли он?» – запальчиво перебил его Барух. «От тебя это зависит, — ответил Соломон. — Не ведают они что творят».

14. Обнял его Илья и ответил: «По сердцу мне твои слова, брат мой. Освободил ты душу мою от сомнений и злобы».

15. Слушал Израиль и радовался за сыновей своих. Впервые за годы раздумий над этой неразрешимой загадкой стало светло на душе: не зря он живет на земле, работает и продолжает род свой. И счастьем полнилось сердце его. «По плодам их узнаете их…»

16. Когда наступил поздний вечер, сказала мать Рахиль: «Мне завтра спозаранку надо корову доить». Встал Израиль, поцеловал ее и весело сказал сынам своим: «Ну, что, жиды мои дорогие. Ночь на землю пришла. Утро вечера мудренее. И встретить надо день трудом в согласии. Доброй всем ночи».

Глава 2

 

1. Когда родилась в семье, наконец-то, долгожданная дочь Ханочка – стала она для  всех, как свет в окне. А пуще всех Илья радовался: первым из школы скорее к ней бежит. Мальчишки на выгоне мяч гоняют, а он  цветы собирает, венок ей плетет, про бабочек и птиц  рассказывает.

2. Начал он шить для кукол Ханочки одежду. Увидел отец Израиль умение рук его и сказал: «Всякое дело для человека хорошо, если он мастер в нем». Купил ему машинку швейную, редкость в их краях — и стал Илья всю семью обшивать.

3.  Узнали соседи про мастерство Ильи и стали заказы приносить. Делал он так хорошо и старательно, что все были довольны работой его. Когда протягивали ему деньги за работу, краснел он и говорил: «Маме отдайте. Сколько она скажет — такая и цена будет».

4. Пошил он невесте Давида платье подвенечное, и тот деньги ему протянул. Смутился Илья: «Ты что, брат?» — «За труд человека платить надо». Ответил Илья: «Какой счет может быть между братьями?»

5.  Когда окончил школу Илья, в руках у него надежная профессия была – можно кормиться и семью создавать. И решил Израиль дом ему построить и мастерскую в нем сделать. Но сказал Илья: «Я учиться пойду». Ответил Израиль: «Воля твоя, сын мой. Только знай: в наше время образованием сыт не будешь. Ничего нет надежней, чем мастерством своих рук кормиться».

6.  Но настоял на своем Илья. Уехал в Минск и поступил в институт. Учился с охотой, но дела своего не бросил: обшивал студентов.

7. На каникулы приедет, и вместе с матерью и сестренкой домашними делами занимается. «Повезет же кому-то», – говорили соседки.

8.   Был Илья ростом вровень с братьями своими, но худощав и бледен, и длинные светлые волосы кучерявились на голове. Когда собиралась вся семья за столом, сидел он между матерью и сестрой. Бывало, порывисто обнимет обеих, к себе прижмет, и такой нежный свет в его глазах светит, что братья шумный разговор свой обрывают.

9.  Письма домой он часто писал и всегда так заканчивал: «Всем сердцем обнимаю вас и тысячу раз целую ваши родные головы. Желаю крепкого здоровья. Всегда ваш сын и брат Илья».

10.  И начала терзать его мысль горькая: зашлют работать далеко – и как он будет жить без родных своих.

11.  Поведал он родителям,  и сказала Рахиль: «Носит человек любимых в сердце своем». И добавил  Израиль: «Оставь место в сердце и для жены  своей». – «Зачем мне жениться, — ответил Илья.- Есть у меня  мамочка и сестренка. Их тепла мне никто не заменит». И сказал отец Израиль: «Это голос крови устами твоими говорит. Но есть другая  любовь. Она дается свыше человеку в свое время. Всех я вас, детей моих по крови, люблю одинаково, но нет в моем сердце различия между вами и женой моей Рахиль. Она мне Богом дана. И грех отделять божий дар от чувства плоти своей. Ибо жена для мужа – есть вторая  половина его. Без слияния их нет продолжения жизни на земле».

12. «Тремя я украсилась и стала прекрасною пред Господом и людьми: это — единомыслие между братьями, и любовь между ближними, и жена и муж, согласно  живущие  между  собой».  (Сирахова 25: 1,2)

 

 

 

Глава 3

1. И меняет ночь день и наступает утро. Постигает тайны времени человек, теряется в сомнениях и опыта набирается: что вчера было неведома – познает завтра. И приходит новый день и рождает новую тайну. Но и на пороге смерти вопрошает человек: что было? что есть? что будет?

2. Сдал последний экзамен Илья и ждал, куда работать зашлют. Тосковал он по дому родному, рвалось сердце к отцу – матери. И перед глазами  сестричка Ханочка вставала: так она была люба сердцу его, что ревновал он ее и к людям, и деревьям, и цветам.

3.  И не спалось ему 22 июня 1941 года. Ночь была тихая, звездная, самая короткая в году. Но тягостней ночи не знавал он за жизнь свою. Через открытое окно заглядывали звезды в общежитие, светили зазывно и ярко. И завидовал он им: с высоты своей видели они сейчас дом  его.

4.  И вдруг задрожали и жалобно застонали звезды, и розовым туманом небо покрылось. Илья к окну подскочил, и сквозь тишину ночи услышал нарастающий гул. И вздрогнула земля, и раздались звуки, никогда  раньше не слышанные им. И пал огонь с неба. И погасли звезды.

5. Проснулись люди в домах своих и бросились с криками на улицу. А там уже весь город пылал. И не понимали люди, что происходит, но догадывались…война. Но никто не решался произнести это слово вслух: под страхом смерти запрещено было даже подумать подобное.

«Никто и никогда не посмеет пойти войной на наше самое сильное, лучшее и передовое на свете государство. Учение Маркса – Ленина верно – потому и всесильно. И шествует оно победно по земле, и нет такой силы, которая посягнет напасть на державу рабочих и крестьян».

6. И вдруг чей-то отчаянный крик прорвался сквозь грохот взрывов: «Война!!!»

7.  И поднималось над городом солнце, и горели дома, и бегали в панике люди, подбирали раненых и убитых. А небо было уже чистое, и не понимали люди, откуда такая беда пришла. И разносилось от человека к человеку одно только слово: «Война!»

8. Пока стоит мир на земле, каждый по-своему отзываются на всякое событие. Но является время ада — и страх уравнивает всех: и начинет понимать человек человека. Сами люди в гордыне своей призывают ад.

9.  Начало жизни моей выпало на время страха на земле – и пронзил он мою душу навечно. Не затмят память о нем никакие радости и блага мирские. Попросите столетнего старика рассказать о себе — и услышите вы одну страшную повесть о девяти кругах ада той войны, хоть и побывал он на ней 2-3 года из века жизни своей.

10. Капля крови человека хранит зерно рода его. И как бы каждый из нас  ни разнился образом  мыслей своих,  все мы движемся по одной стезе.

И пусть прервала беда одну из ветвей рода твоего, но память крови передаст опыт жизни его. Что сделал ты — отзовается в судьбе потомков  твоих. Победа или поражение — общее для  всех достояние.

Пока живу я — нет смерти роду моему. Пусть не дано многим дожить свои жизни на земле – они живут во мне.

 

Глава  4

 

1. И прошел день, и наступил вечер, и закатился первый день войны. Все понимали, что происходит на земле: были убиты и люди, и звери, и дома, и деревья.

2. И оплакивали живые мертвых, и утешали матери детей своих. А все мужчины собрались у военкомата. И пустынны стали улицы большого города. И когда появлялся на них человек, чувствовал он себя  муравьем в лесу — оглядывался в  страхе и не узнавал знакомых с детства уголков  земли родной. И видели звезды, как мало людей на земле, есть для  каждого человека место на ней. И думали: чего же не могут поделить они?

3.   «И взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя  смерть; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными. И когда он снял пятую печать, я увидел перед жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели». (Откр.6:8,9)

4. И вышел начальник военкомата и отчаянно закричал в толпу  людей: «Иногородние мобилизуются по месту жительства и прописки своей».

5. Трудно будет понять тем, кто будет жить после нас, что такое прописка по месту жительства. Ибо всякая душа чувствует: прописан человек на земле Богом самим.

6. Но поставили себя большевики превыше Бога и объявили народу: «Только сплоченными рядами, скованные одной цепью для блага всех, можно войти в коммунистический рай, который мы построим вам на земле». Знали они в хитрости своей: свободными человеком невозможно управлять – и приковали они его, как галерного раба, по месту рождения  своего. А чтобы не повадно было непокорной душе нарушать законы их, соорудили по всей стране заслоны и постановили: «Шаг влево, шаг вправо – стрелять без предупреждения».

7. И расходились в хмуром недоумении мужчины: спешили они оружие взять, чтобы биться с врагом, который поганит их землю, а им – указом в лицо тычут. В такой беде — минута промедления смерти подобна. Но никто не посмел ослушаться, знал каждый из опыта горькой жизни родных и друзей: гибельно указу власти перечить. Где право – там и закон.

8.  А было в столице тьма пришлых людей. Сзывали их начальники к порогу хоромов своих указы вручать: как  жить, как хлеб растить, какие книги читать, кому с кем дружить,  кого любить, о чем говорить и думать дозволено. За нарушение — тюрьма и лагеря строгого режим. А самая жестокая кара за «инакомыслие» – расстрел без суда и следствия. Правила этим особая «тройка»: сроком не больше чем в десять дней решала судьбу человека. А ежели не доказал следователь вину обвиняемого за это время — сам под расстрел шел.

9. Непостижимы были человеку указы их. Тянулась душа жить по заповедям Божьим. Но хитры и беспощадны были «вожди всего прогрессивного человечества»: создали по всей стране организации, чтобы человек под неотступным надзором строил рай на земле —  коммунизм: ясли и сады, школы и рабфаки, а для всех вместе — кружки краткого курса учения их, единственного и самого передового в мире.

10. Ослушался — «враг народа». Забирали человека и днем и ночью стражники – и исчезал он навсегда из дома своего. И не могли родные докричаться. И так был запуган человек от бессилья своего, что под страхом смерти исполнял волю чуждую ему: сам выслеживал и выдавал властям «врагов народа». Многие донощиками становились, чтобы в благодарность за услуги получить от власти: кто жилье, кто жену чужую, кто место на работе, кто соседу отомстить за ссору на кухне общей, кто из зависти к сопернику талантливому или удачливому. И предавал брат брата, сын отца, жена  мужа, дочь  мать  родную.

11. Неисповедомы пути твои, Господи. Чем круче подминала власть душу человека – тем желанней тянулась она к Тебе. И терзалась душа, и двоилась, и молились по ночам верующие и неверующие, и просили прощение за отсупничество  от заповедей  Твоих.

12. И так невыносимы были муки души, что люди и с ума сходили, и самоубийством кончали, и вслух выкрикивали боль свою, забыв о каре неминуемой за слово искреннее.

13. Но в час грозной опасности для отечества своего отступает в душе человека все, что не принимаете она, и побеждает в ней единственное: защитить Родину свою.

14. И торопились люди по дорогам земли своей, огнем вражеским опаленной, в сторону места прописки своей, чтобы поскорее получить оружие от начальников местных и в бой вступить.

15. Среди них и Илья спешил. И не узнавал он мест родных: стояли хаты обугленные, чернели деревья сожженные, полыхала рожь на полях неубранных, и валялись повсюду вперемежку трупы людей и животных, зверей и птиц лесных. Весь шлях был снарядами изрыт. Порой перебегал ему дорогу обезумевший от страха заяц, чудом  выживший, и проносились птицы безголосые, и слышался со всех сторон грохот орудий.

16. На третий день увидел он солдат бегущих, и были черны и окровавленны лица их, а в руках ружья дрожали. Гнались за ними стальные чудовища и изрыгали из жерлов своих смертоносный огонь. Кричал на них командир и ругался: «Назад! Сукины дети!» А по всему полю лежали тела мертвые, и стонали раненные, и в их незакрытых глазах стыли страх и боль. Подбежал Илья к русоволосому бойцу, взял винтовку из его мертвых рук и крикнул командиру: «Что делать мне?» – «Бить врагов советской  власти! — заорал комадир. — За мной! За родину!» – «Извините, — сказал  Илья. — А как стрелять из него?» – «Мать твою, да мужик ли ты!..»  Но не успел ни обидиться, ни ответить Илья – грохнул взрыв рядом: и там, где стоял командир, яма дымилась. Прижался к земле Илья, и руки его сами стрелять научились.

17. И неслись со всех сторон крики обезумевших людей. Подбежал солдат и заорал на него: «Беги дурень! Ты что с вилами на паровоз бросаешься!» Катились на него волна за волной убегающие от смерти люди. И встал Илья, и закричал Илья: «Назад! Да мужики ли вы!» И устыдились солдаты страха своего, залегли с ним рядом и открыли огонь.

И остановили  врага.

18. А когда стало тихо вокруг, и собрались живые вместе, спросил один из них: «Кто ты будешь такой?» — «Илья», – только и ответил он. И сказал второй: «Илья – значит божий человек». – «А с лица на бабу похож, — отозвался третий и усмехнулся. – А это мы, как бабы, драпали». И сказал Илья: «Грех так о женщине говорить. Кто так думает – мать свою не уважает». – «Куда путь держишь?» — спросили его. «Домой. Надо ружье в военкомате получить».  — «А где дом твой?» – «В Глуске». — «Не дойти – враг уж там». И растерялся Илья: «А что делать мне?»  Ответили ему: «Ты свое ружье в бою добыл. Оставайся с нами».

19. И стал Илья бойцом стрелковой роты, от которой всего два десятка выжило в смертельных боях. А наутро был новый бой. Но были силы неравны и патроны кончились. Осталось в  живых только трое. Блуждали они голодные по дремучим лесам, искали дорогу из окружения, дням счет потеряли. И сказал старший: «Все, ребята, баста. Голыми руками их не возьмешь. Мы честно дрались с врагом до последнего патрона. А глупой смерти нам не надо. Будем расходиться, куда Бог выведет. А Бог там, где дом родной».

Встали двое и пошли на восток. А Илья стоит. «А ты чего же?» – спросили они. «Мой дом на западе, — ответил Илья. – Там родные мои. И должен я быть с ними  в час беды». – «Верно решил», – ответили ему.

20. И разошлись они, как братья. Адресами обменялись, обнялись и поклялись встретиться после победы.

И ушел каждый своим путем – к гнезду родному.

 

Глава 5

 

1.  При свете дня таился Илья в лесах и слышал шаги врагов по земле своей. И не было числа им, и сжимал он в руках ружье беспатронное.

2.  По ночам выходил Илья из укрытия и опять спешил по дороге в сторону дома  своего. И хоть впервые в жизни приходилось ему красться к дому ночью по дороге темной, но чуял он ее, словно зверь лесной. Пять дней и ночей шел он и не узнавал места родные, войной  опаленные. Вышел наутро к местечку своему и замер: торчал фашистский флаг над крышей школы.

3.  Пустынны и тихи были улочки: не скрипели подводы, не лаяли собаки, не кричали петухи, и не раздавался привычный звон молота о наковальню. Рвалась душа Ильи навстречу к дому родному, и сердце холодело от неведения. И так медленно катилось по небу солнце  багровое, что казалось Илье: никогда оно уже не спрячется в лесу  на западе. С детство  он знал то место, куда  оно уходило спать по ночам.

4.   Однажды мальчонком пошел он за уходящим солнцем – захотелось узнать, где дом его. Шел он и шел полями и лесами, пока не скрылось  солнце. И настигла его ночь, но не испугался он. Устроился на стоге сена, переночевал, а утром, когда разбудило его солнце, опять за ним пошел. И пришел к дому своему. Встретили его заплаканные родители и спросили: «Где ты был, Илья?» И ответил он: «Я за солнцем ходил». Улыбнулся  отец  Израиль  и сказал: «Для  человека  солнце  там, где дом его родной». — «У каждого, значит, свое солнце?» — спросил Илья. И ответил  отец: «Солнце на всех людей одно. И всем оно дает радость и тепло: и человеку, и зверю, и растению. Все на свете – дети его». И сказал  Илья: «Я понял тебя, отец. Когда будешь идти за солнцем – всегда к дому  придешь».

5. И спросил Илья у солнца: «Значит, и наши враги дети твои?» Не ответило солнце, только еще краснее стало. «Дети одной матери разве могут быть врагами?» – преспросил Илья. Но молчало солнце. И  струились лучи его на землю, словно слезы кровавые. Впервые увидел Илья солнце плачущим.

6. Закрыл глаза Илья. И донеслись до него выстрелы и крики. И не стало солнца, растворилось оно в ночных облаках. И пошел Илья вдоль улицы родной, впервые в жизни в сторону дома крался. И не было огней ни в одном окне.

7. Подошел Илья к дому родному. Выбиты были окна в нем и сорваны двери с петель. И тьма густая была внутри его. Поднялся он на крыльцо, переступил порог и спросил тьму: «Есть кто – нибудь?» И глухо отозвалось только эхо. Шел он из комнаты в комнату, привычно обходя в темноте те места, где стояли и стол, и шкаф, и кровати, и стулья – но не чувствовал тепла их рядом. Лишь шуршала на полу бумага да трещали  стекла под ногами. И когда выглянула из-за туч луна и пролила свет свой через проемы окон, увидел он – пуст дом.

8.   Шел он, как слепой, по дому своему, боясь ступить на то место, где  вещи когда-то стояли. Чувствовал он их, но не мог принять того, что глаза видели. Задрожали ноги у него и подкосились. И, обессиленый, упал он, ощущая дыханием неостывшие еще запахи дома своего. Скрылась луна за тучами, и опять все поглотила тьма. Но и с закрытыми глазами видел и стол, и стулья, и часы настенные, и швейную машинка на тумбочке. И слышал он шаги матери и братьев, и порхающую  походку сестры Ханочки, и как тяжело и устало поднимается на крыльцо отец.

9. И все закружилось перед ним и в нем. Задрожал дом и начал медленно подниматься в небо. И вползали в разбитые окна облака и носились по комнатам, и, подхваченные скозняком, уносились прочь. И слышались  Илье в столкновении облаков под ветром  голоса  родных, и звук  молота  о наковальню в кузне, и бой часов стенных, и журчание воды на кухне под руками матери – и все звуки сливались меж собой в один печальный  гул и холодили душу.

10. И закричал Илья: «Ма-ма!»  И все вокруг заполнилось голосом  его, и отзывалось со всех сторон по всем краям земли: «Ма-ма!» И от этих голосов пролились тучи дождем, и парил дом его под куполом неба, и билось об него сердце Ильи.

11. И стал просить смерти Илья: «Довольно уже, Господи, возьми душу  мою, ибо я не лучше отцов моих». И глаза закрыл. И тут коснулся его плеча ангел и сказал: «Встань, ешь и пей, ибо дальняя дорога пред тобою». Открыл он глаза и увидел в головах у себя хлебец, какие обыкновенно пекут на горячих камнях, и кувшин с водой. Подкрепившись чудесно посланной пищей, встал Илья».  (3 царств 19: 4,7,8)

12.  Дом стоял на земле, и ветки яблонь тянулись к нему через окно. Собрал он последние силы и вышел из дома своего. Стыла  тьма  вокруг, и тишина  ночи звонила болью в ушах.

13. Крадучись, подошел он к хате соседа своего и постучал осторожно.  И отозвался ему, наконец, тревожный голос: «Кто там?» – «Илья», – ответил он. «Сгинь! Сгинь!» — прохрипел голос. «Сосед, разве не узнаешь меня?» – «Не знаем таких». И сколько ни звал Илья – не было ему  больше ответа.

Постучал он в соседний дом и назвался. И был ответ ему: «Иди! Ступай отсюда подальше, нечистый!»

14. И шел Илья из улицы в улицу, от дома к дому, и звал и стучал, и повсюду отвечали ему: «Нельзя нам жидов пускать». – «Куда ж идти мне?» – «В гетто». — «А что такое гетто?» — «Дом для нехристей». – «За что нам такое?» – «Из–за вашего жидовского отродья все беды свалились на головы наши. Пришел час великой расплаты за грехи ваши». — «В чем же грех наш?» Но не было ему ответа. И ни в одном доме не ответили ему, не скрипнул засов, не открылась дверь.

15. Видел он много домов с окнами выбитыми, дверями настежь  открытыми и скрипящими —  мертвы и пусты были они. Вспоминал живыми хозяев — и вдруг  понял:  в этих домах евреи  жили.

16. И вышел Илья на площадь. Стоял на ней фонарь, один на все месчтечко. А под ним приколочен щит и написано: «Всем жидам  собраться на площади к девяти утра с самыми лучшими вещами. Великая  Германия забирает вас к себе. За отказ – расстрел. За опоздание – расстрел. Кто спрячет жида – расстрел. С нами Бог – он призвал нашу  великую Германию установить немецкий  порядок на земле».

17.  Стоял Илья, смотрел Илья, думал Илья. И некого было ему позвать и спросить: «За что?»

18.  «И звезды небесные пали на землю, как смоковницы, потрясаемые  сильным ветром, роняет незрелые смоквы своя; и небо скрылось, свившись, как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих… Ибо  пришел великий день гнева Его, и кто  может   устоять?» (Откров. 6:13, 14, 17)

19. И вдруг раздался окрик за спиной Ильи: «Хонде хох!» Не оглянувшись, побежал Илья. И разорвали ночь вытрелы. Спрятался  Илья  за угол дома и слышит злобный голос из окна: «Иди отсюда, жид. Не накликай беду на нас. Своих бед хватает!» – «Извините, —  сказал   Илья, — я не враг соседу своему». И бросился прочь от дома Илья и побежал посредине улицы, чтобы, не дай Бог, ни  на чей дом беду не накликать.

20.  Выбежал он за местечко, а там уже и лес за лугом чернел. И подумал Илья: «Раз стал человек человеку чужим – лучше с волками жить». И бросился он по лугу открытому, не таясь. Густая трава стелилась под ним и не хватала за ноги, и кусты раздвигались впереди него, уступая дорогу к лесу, и сжимались кочки под ногами, чтобы был гладким его путь к спасению. И уже слышал он впереди призывные голоса деревьев в лесу, и бежал перед ним заяц, указывая дорогу, и ждал его на опушке волк, чтобы принять его в свою стаю, и спряталась луна, чтобы скрыть его во тьме от глаз врагов, и сбивал ветер в сторону пули.

21. А когда вдохнул он влагу лесную, и коснулись руки ствола сосны, которая сама к нему навстречу подалась – вдруг обожгло сердце. Успел обнять он шершавый ствол и прижаться грудью опаленной. Но подкосились ноги,  разжались руки — и рухнул он на землю. И раздался над ним голос матери Рахиль: «Не ложись, сынок, на землю сырую – простынешь…»

22. Открыл Илья глаза в последний раз, и увидел над собой однокашника своего Кольку, и услыхал голос его: «Подох…» И отозвался ему другой голос: «Не убег! Вот и еще от одного очистили мы землю свою…»

23. И вылетела душа из тела Ильи, и видела она, как топтали тело три мужика с черными повязками на рукавах. Потом сели они на поваленный ствол и закурили, утирая пот с красных лиц. И сказал один: «Закопать бы надо». И ответил второй: «Волк его в своей утробе схоронит». – «Пошли, замочим это дело, — третий сказал.— Вытрясем, ети ее мать, самогонку с лавочника». И встали они, и пошли, покуривая и оплевывая землю на своем пути.

24. А душа Ильи все кружилась над плотью его. И не прикасались к телу ни зверь, ни птица, ни ночью, ни днем.

25. На третий вечер приблизились две фигуры, подняли Илью на руки, омыли лицо его водой, причесали волосы, завернули тело в белую простыню – саван, как и подобает еврею, вырыли могилу и опустили в нее. И когда зажглась свеча над убиенным и осветились лица людей, узнала парящая душа Ильи могильщиков тела своего. И сказала Мария: «Пусть земля тебе будет пухом, брат Илья». И сказал Иван: «Прости Илья, что не смог уберечь тебя, названного брата моего. Помутилась от страха душа моя». И сказала Мария: «Он поймет и простит: доброе сердце у Ильи  было».

И пошли они, крадучись, к дому своему.

26. И такая стояла тишина над могилой Ильи, словно сам Бог скорбел над телом убиенного сына своего.

 

 

КНИГА  ХАНЫ

 

Глава 1

 

1. «И появилась в нашей семье долгожданная девочка! Как мы были счастливы, когда родители разрешали нам носить на руках сестричку Ханочку и кормить ее из соски. Она была очень красивой, но капризной, потому что все мы баловали ее. А радость родителей  нельзя передать!» –  написал в своих воспоминаниях ее  брат Моисей.

2.  А больше всех радовался рождению дочери отец Израиль. Хорошо иметь сыновей, но нет счастья в семье без женщины.

3.  Собрал Израиль гостей – и было тесно от них даже в его широком дворе: пришли званые и незваные поздравить своего кузнеца, незаменимого человека  в  местечке. Все знали о его мечте – иметь дочь. И среди множества подарков было даже кольцо обручальное.

4. Был чудесный месяц май. Поднимались на огородах всходы, цвели луга, распускались сады. От утоптанного щебенкой двора тянулись до выгона ровные грядки, и поднимались над ними лук и чеснок, редиска и укроп, сельдерей и кабачки — все подчистую выполото и уложено в большие ясли под разветвистой яблоней. А вокруг дома ярко полыхали цветы. Любовались люди хозяйством налаженным и  хвалили  хозяев.

5.   И много было вина выпито и слов хороших сказано: каждый спешил выказать свое уважение к мастеру, который славился своим трудом и гостеприимством.

6.  В такие часы радости, когда душа к душе тянется, думает человек:  так будет всегда — и полнится сердце надеждой и верой. И отступает все суетное.

Были среди гостей и те, кто тайно завидовал достатку семьи Израиля.  Завистник не замечает трудов соседа, но падок его доходы  подсчитывать. «Видимое временно, а невидимое вечно». (2 Кор.4:18) Смутно на душе от безверия. А какие тогда мысли в голове бродят – не разгадать. Человек  не может проникнуть в душу другого, а судит ее по меркам души своей.

7.  «Лукаво сердце человека более всего, и крайне  испорчено: кто узнает его? Я, Господь, проникаю сердцем и испытываю внутреннести,  чтобы  воздать  каждому и пути и плодам дел его». (Иеремей 17: 9,10)

8. Чутким сердцем улавливала Рахиль сомнения в душах людей: не чуя усталости, старалась угодить каждому. И от доброй улыбки ее светились лица и проходили мысли грешные.

9. И сказал Израиль: «Услышал Господь молитву мою и наградил за долгожданное терпение. И верю я: дарует он дочери моей счастливую жизнь, ибо свершилось моление мое по воле его». Слушали его гости и в согласии головами кивали.

10.  И сказал Израиль на прощанье гостям своим: «Люди добрые! Всем, кто радовался сегодня  со мной,  десять дней  буду все бесплатно делать. Пусть жизнь дочери моей будет настояна на добре и бескорыстии. Что человек вложил в дело свое – тем ему и мир откликнется».

11. Утром пришел Израиль в кузню, разжег горн и стал ждать. Но не явился никто ни в первый день, ни во второй, ни в третий…Непривычно пустынно было на дворе его. «Может, обидел я их?» – подумал Израиль и сам пошел по дворам. И отвечали ему в один голос люди, словно сговорившись: «Трудишься ты, Израиль, всю жизнь без отдыха. Никто без тебя обойтись не может. Прими от нас  подарок: отдохни».

12.  А назавтра дивились люди: перед домом Израиля и подводы не стоят и двор пуст, а с самого утра из кузни перезвон идет.

13. На десятый день ходил Израиль с сыновьями своими, Давидом и Иваном, по всему местечку и к воротам всех гостей своих подковы прибивал.

14. И рассказывали мне люди после войны: на чьих воротах была подкова прибита – тот дом беда обошла. А вот на свой дом Израиль подкову не прибил…

Глава    2.

 

1.  Идут дни и собираются в годы, и оставляют свой след на земле: то зеленая она, то белая, то сияет в лучах солнечных, то хмурится в непогоду. Летят птицы на юг и домой возвращаются – «все возвращается на круги своя». Что было вчера — не будет завтра. Но нет счету времени без человека. Всходит солнце и заходит солнце — это не смена дня и ночи, а движение жизни от рождения к смерти.

2.  И стала Ханочка для семьи своей источником света и радости. Только  утро начинается – спешат взглянуть на нее. Лежит она в колыбели, рученки раскинув, а на устах улыбка, и такое лицо светлое, что дух захватывает. Работает Израиль в кузне – и всякое дело у него спорится, хлопочет Рахиль по хозяйству – и силы в ней прибывают, идут братья в школу — и хорошо у них на душе. И все домой спешат первым сестренку на руки подхватить.

3.   А Ханочка навстречу рученки тянет. Положат в колыску – плачет и капризничает. Так день за днем и покоится она на руках семьи своей. И сказала мать Рахиль: «Слепая любовь ребенку во вред идет. Без движения нет жизни разумной: все наперекосяк пойдет. Опоздает человек к своему времени своими ногами придти – быть ему неудачником. И мы будем в этом виноваты».

4. Вскоре лепет Ханочки в речь оборотился: стала она братьев по имени называть, и никого не путала. И чудом казалось им слышать имя свое, произносит мягко, в растяжечку: «Да – вид! Мо-и-сей! Со-ло-мон! И-ван! Ба-рух!  Иль-я!»

5. Права была Рахиль: ходить Ханочка поздно научилась. Ступит шажок-другой и сразу на помощь зовет. И все разом к ней бросаются. А Ханочка, кого по имени назовет – к тому и рученками тянется. Но не обижались братья: каждого она в свой черед привечала.

6.  А Иван все чаще стал называть ее Ганочка. И поправляла его Рахиль: «Ханочка». Выслушает он ее молча — и опять оговорится. И сказал ему Израиль: «Да что ты, Ванюша, беспямятный такой. Ханочка ее зовут». Ответил Иван с болью в глазах: «Вспомнил! Мою сестричку Ганочкой звали». – «У тебя сестра есть? – подхватилась Рахиль. — Где же она?», и смолкла, увидев побледневшее лицо Ивана. «Ганочка наперед мамки с папкой померла. Ей было уж и ходить пора, да не было сил от голода первый шаг сделать». – «А какая она была?» – «Ну, точь в точь, как  Ханочка…»

И не попрекали больше Ивана, когда оговаривался он. И шептала Рахиль: «Пусть душа Ванюши выкричится…»

7. И давал им Бог новый день, а пищу они своим трудом добывали: каждый посильную работу охотно исполнял. Приучены они были к ней не просьбами и наставлениями — видели: с утра до вечера трудились отец с матерью. Как–то спросила  Ханочка  у матери: «Когда я буду большой, тоже спать не буду?» – «С чего ты так решила, тохторушка моя?» – удивилась Рахиль. «Вы с папой никогда не спите». — «Маленьким спать больше надо – человек растет во сне, — ответила Рахиль. – А мы с отцом уже выросли». И добавил Израиль: «Короток век человека на земле, а дел ней  — делать не переделать».

8. По утрам уже сама спускалась с кроватки Ханочка. Ступит  на пол, потопчет ножками, и пошла по дому осматриваться: что увидит глаз, рученками ощупывает и спрашивает: «Это что? Это зачем? Это почему?» Рассказывает Рахиль и радуется.

9. И трех лет не было Ханочке, взяла она веник и за собой по полу тянет. «Что ты делаешь?» – спросила Рахиль. «Я пол чистым делаю», — ответила она. «Тебе еще нельзя этого». — «Сорить нельзя, а убирать можно», – ответила она. «Помощница мне растет», — улыбнулась Рахиль и поцеловала ее. А вечером, когда собралась вся семья за столом, похвалила. И так смотрели на нее отец и братья, что поняла Ханочка: труд – есть самая большая радость в жизни.

10. Вставала по утрам Ханочка и спешила матери помогать: двор подметет, кур накормит, в кузню кваса отнесет. А в пять лет уже и иголку в руки взяла. И радостно было слышать ей, как называют ее: «Хозяюшка наша».

11. И отметила Рахиль: там, где порой сыновья ослушаются мать, если попросит Ханочка – сделают. И наставляла дочь: «Скажи Соломону, чтобы ноги у входа получше вытирал. Барух пусть причесывается по утрам. Давид с Иваном плохо руки перед едой моют. Илья ест плохо, такой худой, прямо светится. Отец Моисею пусть письмо напишет…» И все она запоминала. Заберется на колени, обнимет и шепчет на ухо. «Щебетуха ты моя, — улыбается  Израиль. – Дай, я тебе поцелую». А она ему: «Напишешь письмо Моисею – я сама тебя поцелую».

 

Глава  3

 

1. «Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где  восходит». (Еккл. 1:5) Текут дни и в годы собираются, как ручьи в реку: всяк своим путем идет, и всему в жизни свой срок приходит.

2.  И пришел срок идти в школу Ханочке. Учились в ней Барух и Илья. Соломон в московский институт поступил, Моисей в армии служил, Давид и Иван в кузне с отцом работали.

3. Большинство жителей местечка евреи были. Но стояли рядом школы: еврейская, белорусская и русская. Ходил каждый человек в свою, а между собой на каком языке говорили — не замечали: главное в общении – к пониманию придти. Всякий человек, живущий праведно, не языком своим красен, а делами и плодами рук своих.

4.  «Самая дешевая гордость – это гордость национальная. Национальное чванство обнаруживает в субъекте недостаток индивидуальных качеств, которыми он не мог гордиться; ведь иначе он не стал бы обращаться  к тому, что разделяется кроме него еще многими миллионами людей. Кто обладает личными достоинствами, тот, постоянно наблюдая свою нацию, прежде всего подметит ее недостатки. Но убогий человек, не имеющий ничего, чем бы он мог гордиться, хватается за единственно возможное и гордится нацией, к которой он принадлежит; он готов с чувством  умиления защищать все ее недостатки и глупости». (Шопенгауэр «Афоризмы житейской мудрости»)

5.  Свой язык дан человеку, чтобы мог он высказать тайны души своей.

6. Век за веком подчиняла Русь народы стран соседних. И возложила сама на себя миссию обучать правильной жизни их, младших братьев своих неразумных.  «Москва – третий  Рим. И четвертому не бывать!»

Большевисткие вожди провозгласили все народы равными. Но недолго держалась слово их: стали они силой насаждать указы свои: «Нет народов — есть классы: богатые и бедные. А мы построим рай на земле, где все равны будут. Для этого нужен единый язык» — и избрали они один на всех — «брата старшего».

«И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот один народ, и один у всех язык; и вот, что начали они делать, и не отстанут они оттого, что задумали делать; сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле…» (Бытие 11:5-8)

7. Первой в Глуске закрыли синагогу и открыли в ней клуб имени «вождя всех народов», чтобы собирались в нем люди и веселились, и слушали политнаставления. Затем отобрали костел под музыкальную школу – учить детей новым песням, славящим лучшее в мире государство рабочих и крестьян, а церковь превратили в кинотеатр, ибо кино — есть величайшее из искусств для народа. А во всех школах ввели один язык – русский, чтобы с молодых ногтей познавали люди законы равноправия.

8. А чтобы поскорее построить обещанный коммунизм на земле, в спешном порядке приступили осуществлять свои планы генеральные, одобренные единогласно на съезде партии, единственной и руководящей – «ум, честь и совесть эпохи»: насильственная коллективизация, огосударствление потребкооперации и промкоооперации, укрупнение колхозов, ликвидирующие кооперативные начала колхозного строя, вырождение хозрасчета, игнорирование рынка и регулирующей роли закона стоимости.

А несогласному – лагерь или расстрел.

9.  И, таясь, собирались по вечерам в домах люди веры одной: молились Богу и обращались к нему — каждый на своем языке. Вздыхали старики: «Не дано нам понять времена новые… Дай Бог, чтобы детям нашим хорошо жилось».

10. А вожди учили народ затаившийся быть достойным строителем коммунизма: «Мы такой мир построим, что каждая кухарка научится править государством». Дивились старики такому повороту жизни. И сказал на это Израиль с горькой  усмешкой: «Пусть я и хороший кузнец, но мне государством править – значит, честь и совесть потерять».

Раз услышал он, как учит Хана басню Крылова, и проворчал: «Вот так и у них получается: беда, коль сапоги начнет точать пирожник. Каждый должен своим делом заниматься по умению своему. Но без Бога и у мастера все на перекос пойдет». Жгла его сердце обида, что закрыли синагогу. И все же многое прощал он властям только за то, что стали евреи равными среди других народов: сын его в самой Москве учится в главном университете.

11. И потянуло Израиля самому новые науки изучать, чтобы понять учение вождей мирового пролетариата. Да и время появилось: стали мастерами Давид и Иван – доверял им любую работу.

Придет Хана из школы, садится за уроки – и он рядом пристроится. Внимательно слушает, спрашивает, запоминает и сам отвечает на вопросы ее. И радовалась Хана успехам отца: «Если бы ты учился – профессором бы стал!» Ответил он с обидой в голосе: «Я в своем деле профессор!» Обняла его Хана: «Самый лучший профессор!»

12.  И был в тот вечер доверительный разговор между ними. Рассказал ей  Израиль про жизнь свою и род свой, о судьбу еврея на чужбине, об обиде на властей, которые силой человека от Бога отлучают, хозяйство страны строят они не на разуме, а на насилии человека, а сами жируют на костях народа. И открылся, что есть у него родной дядя в далекой Америке…

Перед сном обнял Хану и прошептал: «Только о нашем разговоре, доченька, никому ни слова: у нас человек жизнью расплачивается за правду. Может, чего-то и не понимаю я в этой жизни, но живу я честно, ни перед Богом,  ни перед людьми мне не стыдно».

13. Запал этот разговор Хане в душу. Но только спустя полвека, когда уезжала навсегда, решилась она рассказать мне: молчала все годы, как и обещала отцу. Познала она и сама на своем веку: проговорится человек  – зашлют его не ведома куда. И предупредила меня словами отца своего Израиля: «Только вслух не говори об этом».

14. Училась Хана в школе на «отлично». И говаривали учителя про нее: «Второй Соломон будет…» И радостно ей было слышать такие слова. Но никто не знал тайны сердца ее: отвечала она в школе так, как в учебниках было прописано, а возникали сомнения – к отцу с ними шла. Давал он ответ свой и предупреждал всегда: «Только это между нами». И стало это их тайной на всю жизнь.

15.  Гордились родители и братья Ханой, покупали ей книги и наряды, любовались умом и красотой ее. Когда по субботам гуляли они всей семьей, каждый торопился ее первым  под руку  взять.

Однажды, когда приехал Соломон, спросила его Хана: «Ты почему не женишься? Мама очень переживает за тебя». И ответил Соломон: «Не могу найти равной  тебе».

16. Окончила Хана школу и в педагогический институт поступила. И стало без нее в доме грустно, как в солнечный день с закрытыми ставнями.

 

Глава 4

 

1.  Хана не любила вспоминать про войну: рассказывать о ней, словно заново  хоронить близких.

Но когда расставились мы с ней и думали, что это уже навсегда, уговорил я ее. Привожу рассказ Ханы, записанный на магнитофонную пленку. Помню ее бледное и печальное лицо в обрамлении седых волос, дрожащий голос, в глазах слезы. Но и тогда лицо ее было прекрасным.

2.  22 июня готовилась я сдавать последний экзамен за первый курс по психилогии. Сижу в библиотеке, занимаюсь, и вдруг кто-то вбегает и кричит голосом нечеловеческим: «Война! Все наверх, в деканат!» Мы побежали и слышим из репродуктора голос Левитана: в четыре часа утра немцы перешли границу, и началась война. Первое  стремление мое было – домой! Я жила в общежитии, все бросила, даже постельные принадлежности, мы привозили из дому, и на вокзал. Народу там уже было, как на демонстрации, но не смеялись люди, а кричали и плакали. И только через два дня я добралась домой. А мама мне говорит: «Надо было тебе экзамен сдать». Мне стало стыдно, и я снова помчалась на вокзал. Но уехать невозможно – паника вокруг. И вернулась я домой.

3.  А люди уже разъезжались, кто куда мог. Особенно евреи. Многие пошли пешком, захватив с собой только узлы. Мама рассказывала, что слышала: когда захватили Польшу в 1939 году, всех  евреев запирали в сараи и поджигали. Не все этому верили, думали: у страха глаза велики. А мама говорит всем нам: «Все уходите». Она идти не могла, ей недавно сделали операцию аппендицита. Отец собрал нас и говорит: «Вы уходите, а я с матерью останусь. Кому мы, старики нужны. А меня, кузнеца, не тронут. Сколько людей пострадала от советской власти, а нас, кузнецов, беда обошла: без кузнеца нет хозяйства».

4.  И рассказал отец историю. Ковал кузнец лошадь, единственную в  колхозе, и повредил ей ногу. Решили судить его за диверсию против колхозной жизни. Собрались всем народом и решили: без кузнеца никак не обойдешься в сельской жизни. И тогда встал один старик и сказал: «Давайте мы вместо кузнеца бондаря посадим. Кузнец у нас один, а бондарей целых три».

5.  Все, кто мог уйти — уходили. А я с родителями осталась: не могла их одних бросить. Мы тогда еще не понимали, что такое война с фашистами.

6.  На Мыслочанской горе, там, где сейчас евреи похоронены в общей яме, собрались военнообязанные и жили три дня. Мы, девчонки, к ним по вечерам гулять бегали. Однажды появился немецкий самолет и начал стрелять. Все разбежались. На этом и закончилась мобилизация – каждому пришлось самому от беды спасаться.

7.  26 июня нас опять бомбили. Все вокруг горело. Я с родителями в погребе укрылась. А мне интересно стало. Вышла на улицу и вижу: магазин наш разрушен, а люди бегают и хватают прямо из огня все. Мне стыдно было взять, а потом очень жалела…

8.  27 июня было уже безвластие: начальники первыми сбежали. Тишина на улицах, словно вымерло все. Ночью слышим артилерийские раскаты. Отец говорит: «Пошли из дому». Залегли мы в саду, и слышим, как за забором наша соседка Маня кричит: «Нам самим задницу некуда спрятать!», и отвечает ей Хасин, сосед ее справа: «Надо голову прятать». А потом слышится голос его пятилетней дочки: «Папочка, а где мне голову прятать». А он весельчак был, и отвечат ей: «Видишь, дочка, у этих людей задница дороже головы». Я вдруг так расхохоталась, что мама схватила меня за руку и прижала к земле. Прибегает к нам Хасин с дочкой и говорит: «Во мишугене! А я подумал, что дочка Рахиль от страха с ума сошла…» И тут взрыв грохнул – снаряд прямо в погреб Манин попал.

Все вокруг горит, зарево огромное, пожар начал приближаться к нашей  улице. Люди бросились носить воду из речки в ведрах и тушить. У нас хорошая речка была, даже наводнения случались.

9.  Утром вышли мы с отцом на улицу, вокруг вонища и тишина мертвая. Видим: на дороге раненный солдат лежит, а на него танк с крестом мчится. Отец выбежал и руку поднял, чтобы танк остановить и раненого подобрать. А из танка выскочили солдаты с автоматами, отца оттолкнули, раненого застрелили и в кювет отбросили. Прошел танк, а за ним много мотоциклистов с автоматами. Пыль столбом. Мы в дом убежали. Сидим и видим, как напротив нас в детский сад заходят немцы. Они сделали там комендатуру. Организовали из местных полицию, а наш сосед Сергеюк  стал у них главным.

10. Назавтра объявили, что все евреи должны перебраться в гетто. Русских из одного района убрали, а всех евреев туда переселили. Организовали югенрат – еврейское начальство. И приказали всем надеть желтые латы и не выходить на улицу – иначе расстрел. А есть было нечего. Мы в чужом доме поселились, а в нашем остался сад и огород.

11. И вот, пользуясь тем, что не похожа на еврейку, я ходила туда и копала картошку. Родителям ничего не сказала. Правда, новый хозяин нашего дома был не против. Так мне несколько раз удалось сходить. А однажды возвращалась, а из комендатуры выходит мне навстречу  немец. У меня в руках лопата задрожала. Но я делаю бодрый  вид, чтобы он не увидел, что я испугалась. Он смотрит на меня подозрительно и спрашивает: «Юде?» А я улыбаюсь ему и на немецком отвечаю: «Никс   форштейн». А он молодой, подмигнул мне, по щеке потрепал, повернулся и ушел. Я картошку подхватила и скорей в гетто. Потом еще несколько раз ходила: жить-то надо было. Люди все на еду меняли. Приходили ко мне в гетто мои друзья, русские и белорусы, что-то из еды  приносили. А потом, когда немцы двух человек за это убили, стало опасно. Я сама приходила к ним на условленное место.

12. 19 октября пригнали к нам евреев из других мест. К нам подселили одного старого еврея, у него с собой были неплохие вещи. Так ночью налетела полиция, избили его и все забрали.

13. Вскоре начали немцы забирать мужчин и подростков после 15 лет – гнали на работу. Женщин не трогали. Несколько дней не было отца. Наконец, он приходит, мать плачет и спрашивает: «Как ты вернулся?» А отец  говорит: «Я сказал им, что я русский». Отец был светловолосый и голубоглазый. В тот момент не было рядом полицаев, поэтому немцы  поверили ему. Отец прятался и никуда не выходил.

14. Все чаще начали устраивать нам погромы. Врывались они по ночам, грабили и убивали. А на утро – похороны, и все знали, в каком доме были немцы и полицаи. Что им было человека убить! Что-то не понравилось – смерть на месте. Все мы жили в постоянном страхе. За мужчин, которых они угнали, стали требовать выкуп. Люди отдавали последнее. Они все забирали, не чурались даже порванного белья. Но никто из мужчин так и не вернулся. Не знали мы, что будет завтра, через час. Страшно стало жить. Особенно ночью – каждый ждал своей очереди на погром…всю ночь выстрелы и крики…

15. 29 октября был большой погром. Остались почти одни женщины и дети. Это был повальный погром – шли от дома к дому. Крики, плач, топот ног, выстрелы. Мы сидели одетые. Вдруг в нашу дверь ударили прикладом. Мама меня за дверь спрятала. Ворвались они,  и сразу же на отца набросились и того старого еврея: «Фэр флюхтен? Где золото?» Какое золото, когда мы уже умирали от голода. Они начали бить отца. Я не выдержала и выскочила из своего укрытия, начала  кричать: «Что вы делаете?!» Начали они меня бить, но я этого даже не чувствовала.  Ничего они у нас не нашли, выбили прикладами окна, и ушли разъяренные. Мы всю ночь проплакали. Осень, ветер, стужа, и отец  избитый  лежит.

16. Рано утром опять шум в гетто. Мама кричит мне: «Беги!» Я не хотела, но такой страх меня обуял, что выскочила я из дому и перебежала огородами на другую улицу. Там была больница. Забежала я в нее. Сестрой-хозяйкой работала моя знакомая. Она спрятала меня в свою комнату и говорит: «Сиди тихо. Всех евреев  из домов  выгоняют». Она уже видела, как вырыли большую яму, но сами евреи про это еще не знали. И никто не знал, куда их погонят. Я увидела из маленького окошка, как две маленькие девочки хотели убежать, но их догнали и прикладами в строй загнали. Все вокруг было оцеплено. Немцы и полицаи стояли сплошной стеной вокруг гетто. А я сижу в коморке, и мне даже в голову не приходит, что это последние минуты для всех людей. И тут входит знакомая сестры – хозяйки и говорит мне: «Уходи. Сейчас придут искать евреев среди больных. Если тебя здесь застанут – убьют и тебя и нас». Я говорю ей: «Куда ж мне идти, немцы  вокруг?»  Но глаза у нее стали такие страшные, что встала я и пошла. Иду прямо по улице. На деревянном крыльце больницы все сотрудники стоят. По всей улице – немцы. И пошла я прямо на них. Человек пять меня окружили и спрашивают: «Куда?» А люди с крыльца смотрят на меня. После войны одна из них сказала, что таких бледных, как я тогда была, она никогда в жизни не видела. Держусь я за лицо и отвечаю: «Ой, зубы у меня болят». Одного из немцев я на всю жизнь запомнила: высокий, белобрысый, смотрит на меня пристально. Немцы что-то между собой загорланили, а он крикнул мне: «Авек!»…Никто из жителей тогда меня не выдал. И  пошла я…

17. А куда идти мне? Иду посредине главной улицы, чтобы за город выйти. А на заборах надписи: «За укрытые евреев — расстрел». Вокруг снуют немцы на машинах и полицаи на лошадях. А я иду. Когда поравнялась с домом моей подруги, услышала за собой беспрерывные выстрелы. А на крыльце дома стоит отец моей подруги, смотрит в ту сторону, откуда выстрелы, и крестится. А я все иду и иду. И вот уже конец улицы. В последнем доме жили наши знакомые Яцыны. Зашла я к ним. Все молчат. А когда началась стрельба и стало темнеть, дядька  Михась говорит мне: «Уходи, Хана. Ночью они будут ходить по домам и искать евреев, которые разбежались. Ты должна уйти». Вышел он вместе со мной на крыльцо и показывает: «Иди в этом направлении, там есть  глухая  деревня».

18. И пошла я, не зная ни дороги, ни деревни. Осень, грязь, холод, а я иду прямо через поля, куда глаза глядят. И вдруг где-то по краю леса вижу огонек, как во время бури маяк на океане. Думаю, значит, там люди, хоть и нельзя было во время  войны ночью огонь зажигать.

И пошла я  на этот огонек.