Стрелялись мы…

А. Баратынский.

1

 

Капитан Круглов прибыл к нам в полк, отслужив пять лет на одной из глухих точек китайской границы. Был он крепок, осанист, со свинцовыми неулыбчивыми глазами, сдержан в чувствах и немногословен. В жизни и в работе придерживался и закона, и устава.

Когда кто-нибудь в тесном кругу рассказывал о своих похождениях или признавался в проступках, он, бывало, по ходу рассказа подмечал наставительным голосом:

— Статья…параграф…

Это всегда вызывало у нас бурный ответный смех. Но за годы службы все убедились в его порядочности, умении хранить тайну и надежности: он и в беде выручит, и защитит своего солдата от гнева высшего начальства, и последний рубль отдаст.

— Кроме этого, — как-то загадочно усмехнулся он и вытащил из пистончика галифе металлический юбилейный рубль, посвященный 25-летию годовщины победы над Германией.

— Талисман, — утвердительно сказали мы.

— Бери выше, — ответил он и, подбросив на ладони, спрятал на место.

Но сколько мы ни просили объяснить, в чем его ценность, он отмалчивался.

Кто-то из офицеров, побывав у него на квартире, сказал, что точно такая же монета прибита у него с внутренней стороны входной двери. Высказав всевозможные предположения, все сошлись на том, что держит он их для того, чтобы  не переводились деньги ни в кармане, ни дома, — хотя в скаредности обвинить его никто не мог: Круглов мог один щедро расплатиться за всю компанию в ресторане.

В мужской компании всякое судачили о капитане. Однако, впервые увидев его жену Клаву, говорили больше о ней. Хороша была женщина! Молодая, миловидная, с большими, выпуклыми, как у теленка, карими глазами. Тонкая талия, высокая грудь и длинные стройные ноги  делали ее неотразимой. Офицеры полка откровенно завидовали своему сослуживцу, за его спиной обсуждали ее прелести и приходили к общему согласию, что он для нее недостойная пара. И бывало, не один из них балагурил: «За ночь с такой женщиной можно и полжизни отдать!»

Но вряд ли кто-либо осмелился бы это сделать: все были убеждены, что вторую половину жизни оборвет сам капитан. Был он крут, не прощал никому проступков против чести.

 

2

 

Не часто выпадает офицерам вместе отмечать праздники: то учения, то дежурство – и, как назло, именно они приходятся на эти дни. Оттого, видимо, так бесшабашно и веселится военный люд, когда есть возможность собраться вместе по любому поводу. Тоска армейской службы и скопившееся желания расслабиться, как на гражданке, хлещет из них: бывают тогда они безудержно шумны, неугомонными, даже грубыми. Во всяком деле важен опыт, привычка и постоянство. Но, пожалуй, такой откровенной веселости, почти ребяческой, не встретишь среди людей других профессий. И это можно понять: каждый спешит выложиться до предела – кто знает, что с ним будет завтра, на сколько и куда забросит военная судьба.

На этот раз все были уверены, что торжество состоится для всех вместе: праздновали тридцатилетие  полка. Разгромленный в сорок первом под Харьковом, полк все же был воссоздан благодаря тому, что знамя удалось спасти. И хотя никого из старожилов полка уже не было в живых и один лишь командир полка, полковник Сверчков, был ветераном войны, традиция строго соблюдалась.

И все с нетерпением ждали этого дня.

Для офицеров сняли в близлежащем ресторане весь зал. Столы ломились от яств и спиртного: кроме выделенных командованием денег офицеры скинулись по ползарплаты. Беспрерывно играл оркестр: руководитель честно отрабатывал по договору – кругленькая сумма красненьких, врученная ему дежурным по вечеру офицером, лежала в футляре его трубы.

Провозглашали тосты, пили, закусывали, смеялись и танцевали. Офицерские жена были нарасхват: среди молодых офицеров, пожалуй, половина была холостяками.

И только Клава танцевала с мужем. Правда, и сам капитан Круглов танцевал редко. Когда начиналась музыка, офицеры наперегонки бежали к ней и приглашали на танец. Но она всем отказывала.

Офицерские жены, собравшись в кружок, неодобрительно высказывались на этот счет и как-то осуждающе поглядывали в ее сторону. Мужчины, получив очередной отказ, смущенно пятились. Однако не все еще потерял надежду. Они подходили к капитану Круглову и просили разрешения потанцевать с его женой. Он со спокойной, добродушной улыбкой ронял:

— Вольному воля…

И все же получал отказ от Клавы.

Уже не просто желание потанцевать – азарт двигал многими. Они спорили между собой на бутылку коньяка и галантно приглашали ее под наблюдательными взглядами своих товарищей.

Она отказывала.

И тогда мужчины, избрав своего представителя, отправили его к командиру полка.

 

3

 

Полковник Сверчков и сам, заглядываясь на Клаву с другой стороны стола, украдкой поймав ее взгляд, улыбался ей. И он не прочь был пригласить ее. Но он по-старосветски берег свою жену: они не только прожили вместе тридцать лет и любили друг друга, но она спасла ему жизнь, была преданной женой, хорошей матерью троих детей и, несмотря на возраст и трудную кочевую жизнь, выглядела моложавой и интересной. Он дорожил ею и никогда не позволял себе хоть чем-то огорчить ее.

Но тут он не мог отказать офицерам: сам отметил, какими сконфуженными они отходили от жены Круглова, — и из солидарности решил поддержать армейскую честь.

Он склонился к своей жене, обнял за плечи, при всех смело поцеловал в висок и попросил:

— Надюша, позволь тряхнуть стариной?

— Ради Бога, Алеша, — мило улыбнулась она и понимающе похлопала его по руке.

Сверчков встал, оправил китель, пятерней пригладил волосы – мелодично прозвенели на его груди медали – и решительным шагом направился к Клаве.

Когда он подошел, капитан Круглов вскочил и замер перед ним.

— Капитан, разрешите станцевать с вашей очаровательной супругой, — сказал полковник.

— Вольному воля, товарищ полковник! – по-военному отчеканил капитан.

— Спасибо.

Полковник склонился перед Клавой в вежливом поклоне:

— Разрешите, сударыня.

Офицеры застыли в ожидании. Музыка продолжала играть, но танцевать не спешили. Ждали.

Клава медленно встала, все ниже опуская голову. Полковник протянул ей навстречу руку. Она грациозно положила в нее свою ладонь.

Офицеры, победно улыбаясь, начали приглашать дам.

И тут капитан Круглов, язвительно усмехнувшись и играя желваками, вытащил из кармана свой таинственный талисман и, подняв перед собой, громко произнес:

— Мужики! Вы хотели узнать тайну этой монеты? – круто повернувшись спиной к удаляющимся полковнику с его женой, он, приглашая рукой всех приблизиться, продолжил: — Пока моя супруга будет танцевать, мне хватит времени рассказать эту историю…Так вот, однажды нас подняли по боевой тревоге. Помните, полуостров Даманский? Начались бои. Там полегло много моих друзей. А гражданские спали со своими женами…да и не только  со своими…

Вдруг раздался стон. Все оглянулись. Полковник не успел подхватить падающую Клаву. Она рухнула лицом вниз, ударившись губами о спинку стула – изо рта брызнула кровь.

Клаву бросились поднимать, отнесли и положили на диван. Кругов, вытирая ей кровь носовым платком, второй рукой старательно натягивал ее сбившееся белое платье на округлые колени.

Полковник вызвал машину, помог отнести Клаву и, сокрушенно покачивая головой, приказал своему водителю:

— Поступаешь в распоряжение капитана Круглова. Освободишься – немедленно приезжай за мной!

Капитан Круглов сел на заднее сиденье рядом с женой, положил ее голову себе на плечо и сказал полковнику:

— Извините, что так случилось…

— Капитан, — перебил его полковник Сверчков, — срочно езжайте в санчасть, сделайте все необходимое. А завтра зайдете ко мне, подумаем о лечении и санатории.

Машина тронулась. Все вернулись в ресторан. Но праздник был омрачен, и вскоре  многие стали расходиться.

…Со временем эту историю начали забывать. И даже перестали удивляться тому, что наши редкие вечера капитан Круглов жаловал неохотно, а если и приходил, то один.

 

4

 

В одну из командировок по делам службы соседом моим по двухместному гостиничному номеру оказался моложавый человек, приятельский и говорливый, как это свойственно людям гуманитарных профессий. Выяснилось, что он журналист.

На второй вечер мы купили бутылку водки и решили вместе поужинать в номере – назавтра мы расставались – навсегда.

Когда я открывал бутылку минеральной воды пятикопеечной монетой, Женя Костиков, так звали моего соседа, восторженно заметил:

— Ловко у вас получается!.. А вот монетку мне жаль.

— Чего там, — усмехнулся я. – Цена ей – пятак!

— Э, не скажите, — торопливо заговорил он. – Когда металла коснулась рука человека, он становится произведением искусства и превращается в непредсказуемую ценность. Представьте себе, что через тысячу лет за эту пятикопеечную можно будет купить машину или дом…

Оказывается, Костиков был заядлым нумизматом. И пока мы пили и закусывали, он с увлечением и интересно рассказывал о своей страсти коллекционера и о непреходящих ценностях – творениях рук человеческих.

Я, с удовольствием выслушав его рассказ-лекцию, спрятал исцарапанную и согнутую монету в карман и пошутил:

— Уговорили. Сохраню для потомков – может, они разбогатеют.

— В каждой вещи ценна не номинальная стоимость, а событие, связанное с ней,  — пояснил Костиков. – Однажды мне пришлось выложить часть свой коллекции, расплачиваясь за женщину, с которой я…Ну, вы понимаете? – Он смущенно замолчал, но тут же порывисто, отчаянно тряхнув головой, добавил: — Хотя та ночь с этой женщиной стоит всей моей коллекции!

— Расскажите, — попросил я.

— Теперь уже можно, — поколебавшись, согласился он. – Дела давно минувших дней.

 

5

 

В первый год свой работы в газете Костиков был направлен редакцией в отдаленный район на китайской границе: события были тревожными – началось открытое противостояние двух недавно дружественных держав. Командировка бала бессрочной: все зависело от поворота событий в этой затянувшейся истории. Разъезжать приходилось много, и в его распоряжение была выделена военная легковая машина. Захваченный интересным и ответственным делом, он мотался по округе, не жалея ни себя, ни водителя.

В тихом районном городке, где он был прикомандирован и лишь наездами ночевал в одноместном номере гостиницы, были Дом культуры, две школы и одна библиотека. Через неделю он уже узнавал многих жителей в лицо, здоровался с иными при встрече. Несколько раз обратил внимание на одну, поразившую его, молодую женщину с грустными и большими, как у теленка, карими глазами. В них была такая тоска, словно человека только что незаслуженно обидели.

Однажды Костикову понадобились материалы по теме своей очередной статьи.  Он отправился в библиотеку. И каковы же были его удивление и восторг, когда он увидел за перегородкой на фоне книжных полок эту красивую женщину! Он настолько растерялся, что даже забыл, зачем пришел. Она вдруг мило улыбнулась ему, и с ее глаз словно спала пелена, они заблестели, а на лице вспыхнул румянец.

Они неожиданно легко разговорились, и Клава, так звали ее, охотно начала рассказывать ему о своей жизни в этом забытом Богом краю, пожаловалась на тяжкую участь офицерской жены. Сама она родом из Харькова, там и закончила университет. Она любила книги, театр, музыку, свою дружную, веселею компанию из интеллигентных, образованных людей. И все это было теперь недосягаемо.

Со своим мужем Клава познакомилась на улице. Как-то поздно вечером возвращалась с приятельской вечеринки, и к ней пристали парни. Они закричала. На счастье рядом проходил молодой офицер. Он бросился к ней на помощь, завязалась драка. Но офицер оказался очень сильным и ловким – раскидал хулиганов. И тут показался патруль. Офицер схватил ее за руку, и они убежали. Он проводил ее домой и назначил свидание, она согласилась. И не потому, что так уже понравился ей, а подкупало в нем то качество, которого не хватало ее интеллигентным друзьям: настоящая мужская сила, решительность и уверенность. Они начали встречаться каждый день, а через неделю – и это тоже подкупило ее – он смело предложил ей стать его женой.  Хотя в первый момент она заколебалась, но, ей и сейчас так казалось, отказать своему спасителю было кощунственно. К тому же, женское чутье подсказало ей, что с таким сильным и смелым человеком она всегда будет чувствовать себя уверенно, как за каменной стеной.

Но потом начались будни: неустроенность быта, переезды, случайная работа по месту службы мужа. А ей хотелось привычной жизни в большом городе. Она бралась за любую работу, чтобы не захиреть от безделья и тоски. Муж ее любил и относился к ней как к маленькому ребенку, но духовной близости так и не наступило: он говорил только о службе и о своей мечте стать генералом. Он читал только военно-юридический справочник и всегда подчеркивал, что исполнения законов для человека должно быть превыше всего в жизни.

Как-то невзначай, как будто в шутку, Клава несколько раз обронила с улыбкой, что, когда муж бывает на учениях, как и на этот раз, она чувствует себя демобилизованным солдатом, которой возвращается к той жизни, от которой его оторвали

Костиков предложил ей сходить в кино. Она прямо ответила, что это небезопасно: злые языки донесут. А вот прогуляться за городом  — не возражает.

 

6

 

Они встретились и гуляли допоздна. Клава охотно и даже как-то торопливо рассказывала ему о своей прошлой жизни, о покинутых друзьях, а несбывшихся мечтах. Она не жаловалась, но во всем – в тоне, глазах, потерянной улыбке – сквозило такое отчаяние, что легко было догадаться: человек осознал, что прошлого уже не вернешь. И все это придавало ей такое грустное очарование, что Костиков с восторгом любовался ею, — что-то в этот миг было в ней от ренуаровских женщин, которые являлись для него символом красоты. И он сам, очарованный ею, был в ударе, красноречиво и откровенно делился с ней своими мечтами и планами, чувствуя всем сердцем, что она нашла в нем понимающую душу.

Но когда он решился обнять ее, она отстранилась и сказала спокойно:

— Мне давно не было так хорошо, как с вами. Не подумайте ничего такого…Поверьте, как мужчина мой муж вполне меня устраивает. Но как хочется хоть иногда духовной близости…

А на третий день их отношения стали настолько желанными и близкими, что они потеряли осторожность,  и Клава без уговоров согласилась поужинать с ним в ресторане.

Воодушевленный, Костиков выложил за этот чудесный вечер в ресторане последние деньги. Когда ресторан закрылся, они взяли с собой бутылку шампанского, коробку конфет и пошли в его номер.

И вдруг Клава, безудержно и как-то даже нервно смеясь, с сияющим лицом сказала:

— Такого у меня уже никогда не будет в жизни…Давай испьем всю эту чашу радости до дня!

Под утро раздался настойчивый стук в дверь. Не успели они одеться, как замок от сильного толчка выскочил.

В комнату в запыленной плащ-палатке вступил офицер. Молча, хмурым, оценивающим взглядом окинув их обоих, он сбросил с себя плащ-палатку — сверкнули капитанские звездочки  на погонах, — сел на стул и уронил на колени сжатые кулаки.

Костиков, преодолевая растерянность и подступающий страх перед этим убийственным, налитым тьмой взглядом, сказал:

— Извините…я люблю Клаву.

Капитан взглянул на него с презрительной усмешкой, резко повернулся лицом к Клаве и сухо спросил:

— А ты его?

Клава зарыдала, опустила голову и, дрожа всем телом, обмякла на кровати. Наступило тревожно молчание.

— Ну?! – грозно повысил голос капитан.

— Прости…если можешь, — только и прошептала она.

— Измены я никому не прощаю! Но тебе в первый и последний раз! – торжественно, как клятву, произнес он.

Капитан встал, подошел к Костикову и с язвительной усмешкой спросил:

— Тебе было хорошо с ней?

— Да, — пролепетал Костиков. – Я люблю ее.

— А за удовольствие надо платить,  — не дослушав его, перебил капитан.

Костиков от растерянности, стыда и молчания Клавы не знал, что ответить на это грубое предложение. А возмутиться – чувствовал, что не вправе.

— Плати и немедленно! – потребовал капитан.

И Костиков под его колючим взглядом, как пол гипнозом, начал шарить в карманах, с ужасом осознавая, что они пусты. Тогда он бросился к чемодану, извлек из него добытые в этих краях монеты для своей коллекции и сказал:

— Простите, это все, что у меня сейчас имеется. Если вы против – я немедленно вышлю деньги по приезду. Сколько?..

— Этого вполне достаточно! – оборвал капитан.

Он отобрал две юбилейные монеты, щелкая ими в ладони, подошел к Клаве и отчетливо и угрожающе произнес:

— Если еще когда-нибудь тебя подведет память, они напомнят тебе об этой измене.

Костиков бросился между ними, с ужасом и стыдом начиная понимать наконец-то, что происходит, и торопливо заговорил о своих чувствах к Клаве, и о том, что готов немедленно жениться на ней.

Капитан своей сильной рукой отшвырнул его в сторону, наглухо запахнулся в плащ-палатку и скомандовал Клаве:

— Пошли домой!