Драма  в 2 действиях 5 картинах

 

 

Д е й с т в у ю щ и е    л и ц а:

 

Д о к т о р.                         Януш  Корчак

Г и л л е   К у р т              ученый- историк

М а й е р  О т т о              комендант концентрационного лагеря

Э л ь з а                             его  дочь

И о г а н н                         офицер, жених Эльзы

Г е н р и к                         кучер

О ф и ц е р                        сотрудник  гестапо

Н а д з и р а т е л ь

С о л д а т

Г о л о с а   д е т ей

 

Действие  происходит в августе 1942 года

 

Д е й с т в и е  1

 

Картина 1

 

Квартира Майера. Богатое пышное убранство: дорогая  посуда в застекленных шкафах, ковры, стены сплошь завешаны  картинами, так что только видны двери в другие комнаты, рояль, пианино. Все скорее напоминает склад награбленного. Накрыт праздничный стол.  В  комнате Майер, Гилле, Эльза, Иоганн. Мы  застаем их в разгар  беседы.

 

М а й е р. (поднимает бокал, с пафосом) За победу! За процветание нашего тысячелетнего рейха!

Г и л л е (в раздумье) Да, задача не из легких предстоит нам. Когда–то древний великий Рим хотел того же…

М а й е р  (настороженно перебивает) Что за сравнения, Курт?

И о г а н н (запальчиво) Они напрашиваются сами!

Г и л л е (растерянно, явно оправдываясь) Вот видишь, Отто, и Иоганн подумал…

М а й е р  (холодно) Ты  опасно думаешь, Курт.

Г и л л е (с осторожной  уверенностью ) Не забывай, Отто, что я  историк. Мне положено сопоставлять факты и делать выводы…

М а й е р (перебивает)  Из одних  и тех же фактов можно сделать разные выводы.

И о г а н н. Истина  объективна.

Г и л л е. Во-первых, мы не заносчивые римляне..

М а й е р. (нетерпеливо)  А во – вторых?

Г и л л е. Мы не должны повторять старых ошибок. Подчинив другие расы, мы выявим лучшие умы, обратим их в свою веру и сделаем достоянием новой тысячелетней Германии.

Э л ь з а. Браво, дядя Курт!  Браво!

М а й е р. Нам не к лицу  побираться  у других! Не мы ли сегодня первые в мире.

Г и л л е. Все это так, Отто…Но не забудь: нам предстоит править миром — это значит политикой, экономикой, культурой, искусством. И мы должны  исцелить все  человеческие умы от их ошибок.

М а й е р (уверенно). Германский дух исцелит весь мир.

И о г а н н.  Вот…вот! Исцелить, а не уничтожать!

М а й е р.   Мы  уничтожаем не людей, а мировоззрение.

Г и л л е. Да, оно должно быть единственное. Это доказано исторически.

М а й е р (подхватывает). Сегодня мы этого добились по всей Германии. Завтра распространим на весь мир. И мы имеем право устранять миллионы  из числа низших рас, которые размножаются, как черви.

Г и л л е. Трудная борьба предстоит нам. Но мы дадим миру те основы, которые нам нужны… Вы   согласны со мной, Иоанн?

И о г а н н (из задумчивости). Да…только ум может создать прогрессивную цивилизацию и вырвать все человечество из средневековой  затхлости, в которой находятся  еще многие народы. Но…(замолчал).

Г и л л е (решительно). Говорите, Иоганн…Что же  вы?

И о г а н н.  Страшно видеть, как война уносит не только людей, но и лучшие  умы.

М а й е р. В каждом деле есть издержки, мой мальчик. Ведь и природа в своем  отборе жестока. И мы должны  быть жестокими ради нашей  великой цели.

И о г а н н.  Жестокими?!

М а й е р. Жестокость на войне — понятие чисто условное.

Г и л л е. Конечно, сама война это жестоко…Но  лучшие умы  мы сохраним.

И о г а н н. Мне уже не раз приходилось убедиться в обратном. (замолкает, подходит к окну, курит).

Э л ь з а. Иоганн, что же ты…Расскажи, это должно быть интересно.

И о г а н н. Об этом  тяжело рассказывать…

М а й е р. Мой мальчик, солдат должен делать мужественно свою работу.

Г и л л е. Мне, как историку, было бы интересно узнать, о чем думает солдат, который идет делать великую историю нашей нации.

Э л ь з а (подходит к Иоганну, нежно) Ну, поскорей же, милый. Это я прошу тебя, твоя  Эльза.

И о г а н н (нервно курит, говорит с дрожью в голосе) Недавно мне довелось быть в качестве коменданта, который отвозил людей в Треблинку. Мы торопились, погрузка людей шла беспрерывно. Вдруг я увидел, как к одному из вагонов, выстроившись стройными четверками, идут дети…много детей. Впереди малыш нес зеленое знамя. Рядом с ним, держа за руки двух маленьких детей, шел знаменитый доктор Корчак. Когда я побежал к нему, детей уже погружали в вагоны. «Вы можете остаться»,  — сказал я доктору. «А дети?» — спросил он. «Дети поедут, — сказал я. – Я не могу сделать большего». Я схватил его за руку и начал уговаривать. Но он вырвался, посмотрел на меня своими горячечными глазами и сказал: «Ошибаетесь. Не все негодяи». Повернулся и пошел в вагон за детьми.

М а й е р. Какой  же это ум!

Г и л л е. Отто, поверь мне: доктор Корчак – это великий ум. И именно таких в первую очередь мы должны обратить в нашу  веру. Они могут сослужить хорошую службу для нашей  Германии.

М а й е р (Иоганну). Как ты его назвал…доктор Корчак? Такой пожилой  с бородкой… я запомнил его глаза.

И о г а н н. Он жив? Вы его видели?

М а й е р.  Нет, такого не может быть.

И о г а н н. Узнайте, пожалуйста, что с ним!

М а й е р . Если ты меня просишь – попробую, но…

И о г а н н  (почти кричит). Его надо спасти!

М а й е р.  Но я не думаю, что это он.

И о г а н н. Я уверен, что это он…Вы сказали про его глаза… Эти

глаза я буду  помнить до самой смерти.

М а й е р. Ты очень впечатлительный, мой  мальчик. Но я тебя  уверяю, что такого не может быть. У нас в лагерях находятся лишь такие люди, которые жестоко и вероломно борются против  германского вермахта…Это сборище преступников, выродков, гомосексуалистов.

И о г а н н. Я  прошу вас, узнайте…Здесь произошла ошибка.

М а й р. Да кто он такой?

Г и л л е. Корчак – это замечательный  педагог, врач, писатель. Такой ум должен служить нашей великой  Германии.

М а й е р.  Ладно, попробую что – нибудь сделать.

И о г а н н. Он не покинет своих детей.

М а й е р (насмешливо). Ты так уверен.

И о г а н н. Не знаю…но он тогда так посмотрел на меня..

М а й е р.  Не сомневайся, я заставлю его это сделать.

Г и л л е. Вспомни, Иоганн, даже Галилея  смогли переубедить.

И о г а н н. Боюсь, что тут не тот случай.

М а й е р. Когда человеку даруют жизнь – он пойдет на все.

И о г а н н. Но не он…я  почему-то не сомневаюсь.

М а й е р. Если это только он – я быстро развею твои сомнения. Ты даже не успеешь попасть на фронт.

И о г а н н. У вас ничего не выйдет.

М а й е р . Ты не веришь в силу нашей великой Германии?

И о г а н н. В ее силу – верю..

М а й е р (хохочет). Теперь в это поверит любой! Теперь, когда вся Европа валяется у наших ног — все почувствовали нашу силу и необратимый ход истории. Я бы никому не советовал сомневаться в этом. Сомневаться – быть врагом нашей великой Германии.

И о г а н н (горячо). Если вам это удастся сделать – я буду вам очень благодарен.

М а й е р. Может,  заключим пари.

И о г а н н.  Пари ?

М а й е р.  Да. Да, пари!

И о г а н н. Чего вы хотите ?

М а й е р.  Я хочу счастья  моей дочери.

И о г а н н  Я  все для нее сделаю.

М а й е р. Я его спасу. Но предупреждаю, если проиграешь пари, то получишь Эльзу только после того, когда вернешься после нашей победы генералом.

И о г а н н  (растерянно). Но чины выдают не так просто.

М а й е р.  Их получают лучшие воины нашей доблестной армии. Я хочу, чтобы ты был в их рядах.

Г и л л е. Иоганн, принимайте пари! В обоих случаях вы остаетесь в выигрыше (Майеру). У тебя  доброе сердце, Отто.

Э л ь з а. Папа, но ведь мы и так любим друг друга.

М а й е р. Пусть он докажет свою любовь к тебе настоящим мужским делом.

Г и л л е. Иоганн, вы сами просились на фронт?

И о г а н н. Нет.

Э л ь з а.  Так ты  не сам…ты…

И о г а н н. Недавно меня вызвали в гестапо и несколько раз между делом настойчиво спросили, правда ли это, что я хотел дать возможность уйти Корчаку.

М а й е р. И ты признался?

И о г а н н. Но это правда…я  бы и сейчас это сделал.

Г и л л е. Иоганн, вы действительно еще мальчик. Надо знать что, кому и когда  можно говорить.

М а й е р. Мой мальчик, тебе  просто повезло! Ты  будешь участвовать в генеральном  сражении и первым среди победителей войдешь в Москву. Я даже завидую тебе: столько впечатлений. Ах, жаль, что ты не писатель!

И о г а н н (хмуро). Стендаль тоже  был в Москве.

М а й е р. Мы не хвастливые французики, которые сдались нам даже без сопротивления…Вот французские женщины может чего–то стоят.

Г и л л е. Ты не справедлив, Отто. Франция дала мировой культуре много великих умов…

М а й е р (не слушая , перебивает). У меня возникла пикантная  идея: Мы сделаем из Франции с ее прекрасным климатом и очаровательными женщинами хороший публичный дом для наших героев победителей (хохочет).

Э л ь з а (смущенно) Папа, здесь присутствует дама.

М а й е р. Доченька, я думаю что все это ты уже знаешь не хуже меня…надеюсь почерпнув пока лишь из французских романов.

Э л ь з а. Папа, и все же  я  попрошу тебя.

М а й е р. С этим ничего не поделаешь, дочка. Истина обнажена и у нее грубые слова.

Э л ь з а.  Вы забыли о своем пари.

Г и л л е. И я тоже хочу участвовать.

М а й е р. Со мной или с ним (кивает на Иоганна).

Г и л л е. С тобой.

И о г а н н. Я бы  очень хотел проиграть…Но он откажется.

М а й е р. Почему?

И о г а н н. К сожалению, его идея загадка для нас.

М а й е р. В его положении ему будет не до своей идеи. Сегодня и навсегда имеет право на жизнь только одна идея – наша. Так что к твоему отъезду на фронт я успею сделать тебе такой подарок.

Г и л л е. Мы  сделаем такой подарок человечеству.

И о г а н н.  Но как вы это собираетесь сделать?

Г и л л е. Эврика! У меня возник план.

Э л ь з а.  Поскорее расскажите!

Г и л л е. Вам нельзя.

Э л ь з а. Почему же?  Это касается нас с Иоганном.

Г и л л е. Мы с Отто теперь ваши соперники (смеется). Мы  с ним заключим тайный союз против вас.

М а й е р.  Тогда  пошли в мой кабинет и обсудим.

Г и л л е (возбужденно) Скорее, нам надо все обсудить.

М а й е р. А вы, дети мои, пока поскучайте без нас.

 

Майер и Гилле, подхватив бутылку вина и рюмки, выходят. Иоганн сидит в задумчивости. Эльза подходит к роялю и играет, поглядывая на него.

И о г а н н   (в задумчивости  читает).

Мир кладбище!  Вы мните, вам  удастся

Остановить всеобщую весну,

Великое омоложенье  мира?..

Э л ь з а. Что это?

И о г а н н. Так.. вдруг вспомнилось..

Э л ь з а. Чьи это стихи?

И о г а н н. Шиллер.

Э л ь з а. Он?! Ты разве не знаешь, что его имя у нас запрещено?

И о г а н н.  Знаю…но как – то само собой вырвалось. Помню, в детстве мне это часто читал мой  дедушка.

Э л ь з а  (решительно). Таким не место в нашей Германии.

И о г а н н  Не знаю…чего–то не пойму…

Э л ь з а   И не надо знать! У нас есть вожди – они знают. И, как видишь, у них все хорошо получается. Мы должны им верить — они доказывают это своими великими делами.

И о г а н н.  Сыграй еще чего –нибудь..

Э л ь з а. Что с тобой? Ты так побледнел.

И о г а н н. Знаешь, Эльза, мне кажется, что мы с тобой уже никогда не будем вместе.

Э л ь з а (игриво) Признавайся, у тебя кто-то появился.

И о г а н н.  Ты.. только  ты!

Э л ь з а. Так в чем же дело?

И о г а н н.  Это война … она виновата…

Э л ь з а. Скоро она кончится. Наша доблестная армия под Москвой.

И о г а н н. Но мы уже потерпели там  поражение.

Э л ь з а. Ты  веришь этим нелепым слухам? Ты хочешь, чтобы я перестала тебя любить…

И о г а н н. Я люблю тебя, Эльза, но теперь уже все безнадежно…

Э л ь з а. Все зависит только от тебя.

И о г а н н. Что–то происходит со всеми нами…тобой.. мной …со всем  нашим  народом…понимаешь…что-то не то.

Э л ь з а. О чем ты? Я не могу понять.

И о г а н н. Я и сам не понимаю. Но эта война…зря мы ее затеяли…не так все должно было быть…война и цивилизация…как-то все это не укладывается в  моем сознании.

Э л ь з а.  Тише, кажется, возвращается  папа.

И о г а н н. Я при нем могу это сказать.

Э л ь з а.  При  нем  — нельзя.

И о г а н н.  Почему ?

Э л ь з а. Он не пожалел даже маму.

И о г а н н. За что ?

Э л ь з а. Она была против, когда он вступил в нацистскую партию и  его направили на новую работу. И он развелся с ней.

И о г а н н. А может была другая причина ?

Э л ь з а. Что ты! Он так любил ее. Впервые они поссорились, когда он в начале войны оставил филармонию и пошел добровольно служить в армию.

Э л ь з а.  Ты сама осталась с отцом?

И о г а н н. Да, с ним мне хорошо. Он все для меня делает. А я уважаю уверенность и силу, и разделяю его идею. Я люблю слушать, когда его друзья собираются у нас и начинают спорить и развивать свои идеи о будущем переустройстве мира. Эта война докажет нашу правду.

И о г а н н  . Война еще никого не делала правым.

Э л ь з а. Только своей  силой можно доказать свою правду.

И о г а н н. Сила – но не война..

Э л ь з а (чуть раздраженно). Не пойму, чего ты  хочешь?

И о г а н н. Я…уехать куда–нибудь…чтобы не видеть всего этого…убитые …раненные…пленные..

Э л ь з а. Ну и уезжай!

И о г а н н. Поздно…мы все повязаны этой бойней…Как бы я хотел уехать с тобой и жить на природе. У меня есть только две любви: ты и природа. Как у Руссо.

Э л ь з а. Опять эти французики! (строго) Я запрещаю тебе об этом даже думать.

И о г а н н. Ты против ?

Э л ь з а. В годы  великих испытаний, когда решается последнее сражение нашей великой армии – мы все ее солдаты.

И о г а н н. (шутливо). Вот из тебя бы вышел  настоящий генерал.

Э ль з а. Я – истая  арийка. И горжусь этим. Наша великая нация будет править миром и учить всех-всех других, как надо жить.

И о г а н н. Да, у нас великая история, но слишком много крови.

Э л ь з а . Иоганн, ты же солдат. Как ты можешь так рассуждать!

И о г а н н. Видимо из меня плохой солдат. Вот ты…

Э л ь з а. Да, если меня позовет родина, я возьму в руки меч, как

Жанна Д,Арк!

И о г а н н. Ты, надеюсь, помнишь, что это не из нашей истории.

Э л ь з а (не смутившись). Все лучшее из мировой истории принадлежит  нам.

И о г а н н.  Думаю, что все лучшее принадлежит только истории.

Э л ь з а. Ты не боишься  пасть  в моих глазах?

И о г а н н. Боюсь, дорогая моя…

Э л ь з а. Тогда  возьми себя в руки.

Иоганн. Последнее время я этим только и занимаюсь…Сыграй..

Э л ь з а. Для  поднятия духа?

И о г а н н. Для покоя…

Э л ь з а. Нет. Тебе надо поднять твой боевой дух. Ты отправляешься на великий подвиг – тебе нужен Бетховен. Это неуспокоенность и борьба. Это дух нашей нации!

 

Эльза  играет. Иоганн задумчиво слушает. Входят Гилле и

Майер незаметно, садятся и слушают.

 

М а й е р. Браво, дочка!

Э л ь з а (растерянно) Ты  все слышал?

М а й е р. Музыка! Я всегда  ее слышу. Не забудь, что твой отец был когда-то неплохой  музыкант.

Э л ь з а. А я думала, что ты…

М а й е р. Ты думала, что в моем солдатском сердце теперь погибла музыка? Нет! (подходит к роялю, и грает окончание того же мотива) Мы еще вернемся к музыке! После победы я займу место директора Национальной  филармонии.

Э л ь з а. И снова будешь сам музицировать?

М а й е р. Я и сейчас это не оставил. У меня на работе подобрался прекрасный состав музыкантов…настоящая интернациональная бригада…все понимают меня без слов.

Г и л л е. Язык музыки доступен всем. Еще в древности музыкой не только наслаждались, но и учили побеждать.

М а й е р. Ты угадал мои планы, Курт. После войны я займусь музыкальной терапией. При помощи музыки мы обратим все народы в нашу веру. О, вы не знаете, что может делать с человеком музыка.

Г и л л е. Ото, ты говоришь так, словно у тебя в этом деле есть большая практика.

М а й  е р. На моей  работе есть богатые возможности для такой практики (весело) Так что, Курт, я скоро стану настоящим ученым, не хуже тебя.

Все громко  и долго  смеются.

 

И о г а н н (вдруг). Спасите его! Я прошу  вас.

М а  й е р. Что с тобой? Ты испугался пари.

Э л ь з а. У него хандра, папочка.

Ги л л е (насмешливо читает). Хандра ниоткуда. На то и хандра, когда не от худа и не от добра.

М а й е р. Иоганн, ты рискуешь потерять сердце своей дамы. Так, доченька?

Э л ь з а (весело). Я ему так и сказала.

М а й е р. Молодец!

И о г а н н. Боюсь, что совесть я уже потерял.

М а й е р. Совесть? Германский воин не должен об этом думать. Вспомни слова нашего фюрера «Я освобождаю человека от унижающей  химеры, которая  называется совестью. Совесть, как  и образование, калечит человека. У меня то преимущество, что меня не удерживают никакие соображения теоретического и морального порядка. На войне сердце и нервы не нужны…убивай – этим ты спасешь себя от  гибели и прославишь себя на века». Хайль Гитлер!..За здоровье наших учителей!

 

Майер разливает всем вино в бокалы. Все поднимают.   Иоганн медлит. Все смотрят на него. Он тяжело поднимает  свой бокал.      Медленно пьет под их неусыпными взглядами.

 

М а й е р. Вот и хорошо, мой  мальчик. Ты, кажется, все правильно понял,

Э л ь з а. Да, папа. Он умный.

Г и л л е. И не забудь про наше пари. Мы ждем тебя генералом.

М а й е р. За ваше счастье,  мой генерал и моя генеральша!

 

Майер подходит к роялю, играет какой-то бравурный марш.    Все слушают и весело подпевают. Раздается телефонный звонок.

 

Э л ь з а (берет трубку ).  Да…дома…сейчас…Папа, тебя!

М а й е р (берет у нее трубку). Полковник Майер слушает! Сколько? Полторы  тысячи? У нас  пропускная способность за смену тысяча…Попробуем…раз надо увеличить производительность труда. Завтра же начнем испытания…Хайль! (кладет трубку)

Э л ь з а.  Папа, что- то случилось?

М а й  е р. Так, уточнялись текущие дела по работе.

Э л ь з а. Когда ты возьмешь меня на работу? Ты же обещал.

Г и л л е. И мне хотелось бы.

Э л ь з а (Иоганну) Ты пойдешь с нами?

И о г а н н. Мне надо уезжать, сама знаешь.

М а й е р. Жаль…я бы показал тебе интересные вещи. Ты бы  увидел, какого прогресса мы достигли.

И о г а н н. Я  увижу это на фронте.

М а й е р (насмешливо). Фронт – не те масштабы. Правда, мы все делаем общее дело. На фронте идет борьба за территорию, а мы очищаем почву для будущей Германии. А наука (смотрит на Гилле) подведет теоретическую базу.

Э л ь з а. А какую роль ты отводишь мне?

Г и л л е. Ты  будешь ее украшением.

М а й е р. Ты, дочка, станешь матерью нового немецкого гражданина. Он появится в мире, когда мы закончим свою черновую работу. А все вместе мы закладываем основы для новой тысячелетней Германии.

Г и л л е. Предлагаю тост за наш тесный и неразрывный союз.!

И о г а н н (поспешно). Извините, мне надо идти.

М а й е р. Ты разве не поддержишь наш тост?

И о г а н н. Я опаздываю в часть.

М а й е р. Хочешь, я позвоню твоему командиру?

И о г а н н. Спасибо…служба есть служба.

Г и л л е. Вы примерный солдат, Иоганн.

И о г а н н. Эльза, ты проводишь меня?

М а й е р. Проводи его, дочка. Твой жених отправляется на фронт.

Г и л л е. А  встретишь ты его уже генералом.

М а й е р. Прекрасный вечер…Почему бы и нам не пойти с вами.

Г и л л е.  Отто, молодые хотят побыть одни.

М а й е р.  (весело) Впереди у них еще будет достаточно времени надоесть друг другу.

Э л ь з а. Ну, папа…

М а й е р  Мы проводим вас только до калитки.

 

Собираются, выходят. Сцена пуста. Слышны голоса.

 

М а й е р. Иоганн, смотри не застуди мою доченьку!

Г и л л е. В их возрасте не замерзают. Ты что, уже забыл об этом. Отто?

М а й е р. Лично мне с дамой никогда не бывает холодно.

 

Раскатистый    смех

 

 

К а р т и н а  2

 

Камера. Единственный деревянный лежак. Высоко маленькое зарешеченное окно. Справа дверь, обитая железом, в ней глазок. В низу отверстие, через которое подают пищу. Д о к т о р  стоит и молча  смотрит в окно. Г е н р и к  лежит на топчане и тяжело вздыхает. Считает на пальцах, сбивается и начинает сначала. Открывается окошко в двери, протискиваются две миски с похлебкой. Г е н р и к  моментально вскакивает, бежит к ним. Доктор подходит, хочет взять свою порцию.

 

Г е н р и к (отталкивает его). Тебе зачем жрать! И так скоро подохнешь!

Д о к т о р (молча  потирает плечо и смотрит на него).

Г е н р и к . Опять выставился!  Ненавижу!

Д о к т о р  (Отступает от него, молча  смотрит).

Г е н р и к. (постепенно переходит в крик) Я тебе их вырву! Они у меня уже вот здесь сидят! (стучит кулаками по голове) Даже ночью снятся. Ух ты, сова четырехглазая, высмотрел…Я не бил свою лошадку. Я отучу тебя видеть (Подскакивает срывает с него очки. Давит их ногами.) Вот так…так…Если бы не они – меня бы здесь не было. Ах ты! (С шипением замахивается на него. Доктор отворачивается и молча смотрит в окно. Генрик берет себе обе миски, садится на топчан и жадно ест). А, теперь молчишь! Раньше надо было молчать. Какое тебе дело до моей лошадки!…Чего ты все молчишь? Говори!  Отвечай – или хочешь, чтобы я снова намял тебе бока. Так ты же и тогда молчишь, только стонешь…Слушай, а может быть ты просто глухой? Нет, ты же в первый день сам поздоровался со мной…Я хорошо помню, как ты мне кивнул и сказал: «Добрый день, хороший человек! А вас за что сюда  посадили?» И улыбнулся мне…За что посадили? Сам знаешь! Из-за тебя! Когда я тебя хорошенько за это треснул, ты сказал: «Вы же человек…» А может ты не считаешь меня за человека? У, вшивый интеллигент! Мы работаем на вас, кормим, убираем ваше дерьмо, а вы…(Хватает его за грудь). Ты не считаешь меня за человека? Отвечай или я вытрясу из тебя твою кичливую душу! Хоть одно слово выбью из тебя! Мне сказали, что ты пишешь доносы. (Доктор отходит от него, смотрит в окно). Что ты там все высматриваешь? Смотри. Смотри, скоро небо приберет тебя за твои грехи! Отсюда у всех одна дорога, а я хочу жить…Я все сделаю, чтобы  выжить. У меня голодные дети, больная жена. И кто ты такой, чтобы  моя жизнь зависела от тебя? Теперь от меня зависит, будешь ли ты жить. Я задушу тебя, и никто не услышит твоего последнего крика.  (Бросается  на него, валит, садится верхом) Я не бил свою лошадку! Не бил! А вот тебя …(замахивается)

 

Резко открывается дверь. В камеру вталкивают Г и л л е.                        Он в костюме заключенного, лицо грязное. Гилле встает, бросается к Генрику, хватает его за шиворот и ударом кулака отбрасывает к стене.

Г е н р и к (поднимается) Я   все равно задушу его!

Г и л л е   Молчать!

Г е н р и к  (с криком  бросается на доктора)

Г и  л л е  (сбивает его с ног, бьет ногами ) Я тебя, скотина!

Д о к т о р (оттаскивает Гилле) Не надо! Прошу вас, не надо!

Г и л л е. Я проучу эту скотину на всю жизнь.

Д о к т о р (сдерживает Гилле) Я прошу  вас.

Г и л л е (грозит Генрику кулаком) Смотри у меня, скотина!

Г е н р и к (садится на пол, удивленно смотрит на Доктора) Он говорит!

Г и л л е. Это я тебе говорю, скотина. Тронешь его еще пальцем —  я сделаю из тебя  бифштекс!

Д о к т о р (становится  между нами ) Не надо так  с ним. Я прошу вас…

Г и л л е. Вы его еще жалеете.. После того, как она  вас…

Д о к т о р . Он не виноват.

Г и л л е. Не виноват? Так кто же  виноват?

Д о к т о р.  Те, кто сделали его таким.

Г и л л е (настороженно ) Кто же ?

Д о к т о р . Не знаю…тут  какой–то странный  случай..

Г и л л е. Вы так  уверены ?

Д о к т о р. Я знаю одно: в трудных обстоятельствах люди инстинктивно тянутся друг к другу. Даже два врага, оказавшись в одних экстремальных условиях, ведут себя иначе.

Г и л л е. Личный опыт вас не переубедил ?

Д о к т о р. Это закон не  только социальный, но и биологический Г и л л е. Вы ошибаетесь. Эти твари не могут по-другому.

Д о к т о р. Он человек. У него руки труженика и честные  глаза. Когда он спал и расслабился во сне от гнетущих его мыслей, он улыбался во сне, как ребенок.

Г и л л е. Так что же с ним?

Д о к т о р. Тут  чья-то злая воля.

Г и л л е. (Генрику) Эй, скотина, что с тобой?

Г е н р и к.  Я не скотина.

Г и л л е. Так почему ты ведешь себя, как скотина?

Г е н р и к. Мне нельзя об этом говорить.

Г и л л е. Почему ?

Г е н р и к.  Я хочу  жить…у меня голодные дети и больная жена.

Г и л л е. Отвечай же. Или я тебя  сейчас! (замахивается)

Д о к т о р (хватает его за руку) Оставьте вы его в покое. Он кем-то так напуган, что ваши угрозы для него ничего не значат.

Г и л л е  (грозит Генрику) Смотри же у меня!

Г е н р и к . Спасибо.

Г и л л е. Мне не нужны  твои благодарности.

Г е н р и к . Я не вам…ему …этому  человеку.

Г и л л е. Значит, ты понял меня ?

Г е н р и к. Теперь совсем ничего не пойму.

Г и л л е. Ничего, я тебе еще объясню! (Поворачивается к доктору) Давайте, наконец,  познакомимся.  Курт Гилле.

Д о к т о р.  Доктор  Корчак.

Г и л л е (удивленно). Вы… вы доктор Корчак? Тот самый знаменитый доктор Корчак?

Д о к т о р. Не знаю кого вы имеете в виду.

Г и л л е. Каждый образованный человек не может не знать известного доктора Корчака. Да и любой, который слушает радио. (оглядывается на Генрика ) Разве что вот такие…Да, я узнаю вас.

Д о к т о р. Извините, но я не могу  вас вспомнить.

Г и л л е. Если вы интересовались историей средневековой Германии, вы бы, наверное, запомнили мою  фамилию.

Д о к т о р. Читал. Не вы ли это писали об истории Крестовых походов?

Г и л л е. Да, это мой труд.

Д о к т о р. Вы писали о самом жутком  крестовом походе детей. Это было, кажется, летом 1212 года. Дети Германии и Франции отправились отнимать у «неверных» святой гроб. ЗО тысяч французских и 20 тысяч немецких детей под предводительством десятилетнего «главы» похода пошли на святую землю…Дорога, по которой они шли, была усыпана детскими трупами.

Г и л л е. О, Доктор, какая  осведомленность! Мне это приятно.

Д о к т о р. За что они вас посадили?

Г  и л л е. Если они нашли причину засадить вас, то меня и подавно можно.

Д о к т о р. Почему?

Г и л л е. Я – историк. А история, как вы знаете, штука опасная для всех, кто ей занимается. Одно слово, один не так освещенный факт — и достаточно, чтобы быть неугодным властям.

Д о к т о р. Вы же занимались прошлым, средневековьем.

Г и л л е. Каждое настоящее черпает свои истоки  в прошлом. И хочет, чтобы эти истоки были чистыми, безгрешными, так сказать. Каждая новая власть хочет оправдать свое узаконенное место на троне… Так что приходится быть осмотрительным и с прошлым. Такая у меня наука.

Д о к т о р. По-моему, у любой  настоящей науки есть единственный  путь:  честно следовать за  истиной.

Г и л л е . Я  согласен с вами, Доктор. Но в нашай работе, как ни в какой другой, ученому приходится расплачиваться собственной  шкурой, если истина, которую он добыл, начинает вдруг противоречить новому закону  очередной  власти.

Д о к т о р. Истина  одна.

Г и л л е . Это только в математике  2х 2 = 4.

Д о к т о р. Это в любой  науке. Иначе это профанация.

Г и л л е. Вот видите – я тому живой пример.

Д о к т о р.  И в чем же вас обвинили?

Г и л л е. Пока не знаю. Но мне известно, что мои  труды сейчас тщательно перечитываются в гестапо.

Д о к т о р. Гестапо?  Они…Как  же так?

Г и л л е . Вот так , дорогой  доктор.

Г е н р и к (подбегает к Доктору). Говорит…смотри, как он говорит.  Почему ты со мной три дня молчал?

Г и л л е. (бросается  между ними, замахивается на Генрика) Пошел вон отсюда, дурак !

 

Вспыхивает красный фонарь, мигает, трещит сирена. Генрик  бросается на топчан, замирает, обхватив голову руками.

 

Г и л л е . Что это ?

Д о к т о р. Сигнал спать.

Г и л л е. Я не привык так рано.

Д о к т о р. И не дай вам Бог привыкнуть..

Г и л л е. Продолжим беседу, Доктор.

Д о к т о р. Это очень опасно – нарушение  режима

Г и л л е. Ладно, не будем искушать судьбу. А вы где спите, Доктор?

Д о к т о р.  Вот тут (проходит в угол камеры).

Г и л л е. Как, здесь всего лишь один лежак?

Д о к т о р.  В начале я здесь был один.

Г и л л е (подходит к Генрику). Значит, ты  отобрал кровать у старого человека?!

Д о к т о р. Пусть спит. Я уже привык. Да к тому же, нет никакой разницы между этим лежаком и полом.

Г и л л е (сбрасывает Генрика на пол) Ложитесь, Доктор.

Д о к т о р. Зачем вы…не надо…

Г и л л е (улыбаясь).  Ну, Доктор, я  скоро начну  сомневаться в верности ваших знаменитых педагогических учениях. Это же элементарно: здоровый бугай и вы…тут все ясно. Кто где должен спать.

Д о к т о р. А вы где  ляжете?

Г и л л е (подводит его к лежаку, укладывает силком, ложится рядом на пол). У меня с детства спартанское воспитание. И дома  всю жизнь сплю на полу и без подушки.

Г е н р и к (ложится поодаль, заискивающе хихикает) А жена как?

Г и л л е . Жена у меня разбалована…на меховых  спит.

Г е н р и е . А дети у вас есть ?

Г и л л е . Двое.

Г е н р и к . Так откуда же дети, когда вы на полу, а она на перине (мстительно хохочет) Это у вас  чужие…

Г и л л е. Заткнись , кретин !

Д о к т о р. Не надо ссориться… я  прошу  вас.

Г и л л е. Простите , Доктор. Не могу  забыть эту  мерзкую сцену, когда я вошел сюда (Генрику) Ты  зверь!

Г е н р и к (хмуро) Я  человек.

Д о к т о р. Давайте все забудем.

Г и л л е.  Такое  — трудно забыть.

Д о к т о р. Но простить – надо.

Г и л л е. Хорошо (встает, подходит к  Генрику) Проси у него прощения.

Г е н р и к (испуганно) Я  могу… я все понял..

Г и л л е.  Проси же прощения !

Д о к т о р.   Курт, понять – это и есть простить… Давайте спать.

Г и л л е (подходит к доктору, накрывает его своей курткой) Так вам будет лучше, Доктор.

Д о к т о р.  Спасибо.

Г и л л е (укладывается возле его ног) Мог ли я думать когда – нибудь, что буду спать вот так…здесь…А теперь  даже рад этому. Вот и с вами познакомился…Только бы нам отсюда вырваться! Я обязательно отвезу вас к себе. У меня вилла, яхта, библиотека. Вы увидите мой письменный  стол: средневековье, резные ножки, по бокам морды  каких-то  чудовищ — видимо, герб какого-то рыцаря.

 

Генрик  хмуро ходит по камере. Стучат его  каблуки.

 

Г и л л е.   Не топай..  Ложись!

 

Со скрипом открывается дверь. На пороге мрачная фигура                       надзирателя с плеткой. Генрик в страхе прижимается к                       стене и сползает на пол. Надзиратель уходит. Свет гаснет                        медленно.

Д о к т о р.  Спокойной  ночи,  товарищи.

Г и л л е .  Спокойной  ночи , Доктор.

Г е н р и к . И у меня сегодня будет спокойная  ночь.

 

Г а с н е т   с в е т

 

 

К а р т и н а    3

 

 

Через  несколько дней. Генрик молча  стоит у стены, смотрит                 в  окно, Гилле и Доктор сидят на топчане, беседуют.

 

Д о к т о р. ….характерная деталь: всюду армии стоят больше, чем школы, железный хлам, чем будущие граждане, будущие люди. Современная школа, ее бюджет и цели страдают под ярмом милитаризма во всем так называемом цивилизованном мире…вся разница в интенсивности процесса. Так что легенда о Крысолове стала уже нашей страшной действительностью.

Г и л л е . Легенда о крысолове? Что-то не припоминаю..

Д о к т о р. Вы должны это знать.

Г и л л е. Меня , историка, интересуют факты, а не сказки темных людей.

Д о к т о р. Это народная легенда. И раз она дошла до наших дней — это уже не  сказка, а  сама жизнь.

Г и л л е.  Расскажите, Доктор.

Д о к т о р. В конце Х11 века в немецком городке Гамельне произошло чрезвычайное происшествие. Некий волшебник по просьбе жителей истребил не в меру обнаглевших крыс, но, не получив за это соответствующей мзды, вновь появился на улицах. «Сыграл на дудочке своей, и в тот же  миг на звуки эти из всех домов сбежались дети, и незнакомец  всей гурьбой увел их в Везер за собой…Никто не видел их отныне, навек исчезнувших в пучине. Рыдайте матери, отцы — не возвратятся  мертвецы….»  В наши дни под свист этой  дудки, словно околдованные, маршируют навстречу своей гибели миллионы детей…Балладный Крысолов, утопивший гамельнских ребятишек – всего лишь дилетант по сравнению с новым.

Г и л л е. Доктор, я преклоняюсь перед вашей эрудицией, но не надо путать сказку с жизнью…Я  понимаю, вы сами пишите сказки  и видите жизнь в сказочном свете…

Д о к т о р. Я писал не сказки, а о том, как должны жить люди.

Г и л л е. Обижаете , доктор, я читал много ваших книг.

Д о к т о р. Значит, вы их, извините, не поняли.

Г и л л е. Я понимаю жизнь – и это главное…Хорошо, давайте возьмем вашего сказочного Крысолова. Он сделал людям добро: прогнал крыс. Почему же они не оплатили его труд? Всякий труд должен быть оплачен по заслугам…Вот он (показывает на Гилле) получает за труд кучера свою долю, я свою, вы свою В этом нормальный экономический закон развития. И от справедливой оплаты  зависит существование общества и личности. В этом стимул повышения производительности труда и ускорение прогресса.

Д о к т о р. Боюсь, что вы путаете экономический закон с нравственностью.

Г и л л е. Да ведь этот главный закон только и движет нашей жизнью.

Д о к т о р . Добро движет жизнью.

Г и л л е (усмешливо) И какова цена  вашему добру?

Д о к т о р.  Ему нет цены…это категория иного порядка. И она, в отличие  от экономических законов, не подвластна девальвации.

Г и л л е. Кто же носитель вашего добра ?

Д о к т о р. Человек.

Г и л л е. Может быть и он? (указывает на  Генрика)

Д о к т о р. Да, именно такие, как он. Труженики.

Г и л л е. Тогда объясните мне, что такое добрый человек ?

Д о к т о р. Добрый  человек – это такой человек, который обладает воображением и понимает, каково другому, умеет почувствовать, что чувствует другой.

Г и л л е. Наивно так думать, Доктор. Только экономический закон движет любым из нас. Никто не сделает лишнего движения, если оно не будет оплачено. (Генрику) Эй, ты! Ты так просто развозишь белье своим  клиентам?

Г е н р и к . Мне  за это платят.

Г и л л е. Твой хозяин добрый ?

Г е н р и к . Я бы этого не сказал .

Г и л л е. А если бы тебя пригласил к себе работать добрый хозяин — ты бы пошел к нему ?

Г е н р и к. Смотря, сколько он мне будет платить.

Г и л л е. Чуть меньше, зато добрый .

Г е н р и к  (молча  переминается )

Г и л л е. Что же ты – отвечай, о чем думаешь.

Г е н р и к. А что здесь думать.

Г и л л е. Так пошел бы или нет?

Г е н р и к. Конечно, нет — мне надо кормить детей.

Г и л л е (победно ) Вот, слышите, Доктор!  Вот и цена вашему доброму человеку. Все зависит от платы за труд.

Д о к т о р.  Только не добро.

Г и л л е. Хорошо. Вот вы делали людям добро: учили, лечили, писали книги — но все это ведь не бесплатно.

Д о к т о р. Я  содержал на эти деньги Дом сирот.

Г и л л е. Это, конечно, восхитительно, и все же..

Д о к т о р. Я существую не для того, чтобы меня любили и мной восхищались, а чтобы самому действовать и любить. Не долг окружающих мне помогать, а я сам должен заботиться о мире и человеке.

Г е н р и к (подходит к Доктору, всматривается в него и низко кланяется) Так вы …вы..  Доктор?

Г и л л е. Да, он доктор.

Г е н р и к . А мне сказали…мне…

Г и л л е (взрывается) Молчать! (спохватывается, говорит мягко. Доктор всматривается в него) А ты вот как поступал с уважаемым человеком. Сила есть…

Г е н р и к. Так мне же приказали ..я..

Г и л л е. Теперь молчи! Смотри, тронешь его – голову оторву!

Д о к т о р. Курт, не надо пугать человека. От страха человек никогда не становится лучше.

Г и л л е. После того, как он поступил с вами, мне трудно считать его человеком.

Д о к т о р. Он – человек.

Г е н р и к . Простите меня доктор…я…мне…

Г и л л е. Молчать! В  угол!

Д о к т о р. Курт, я прошу вас, оставьте этот тон.

Г и л л е. Простите, Доктор. Я опять сорвался. Не могу забыть, как он поступил с вами.

Д о к т о р. Это не он виноват.

Г и л л е (настороженно)  А кто же ?

Д о к т о р. Фашисты.

Г и л л е. Тише, нас могут услышать.

Д о к т о р. Да они и сами этого не скрывают. Уничтожать, сжигать, калечить души людей — вот на чем держится их власть. До какой изощренности только не доходят они, чтобы сломить дух человека. Мне здесь рассказывал один поэт, как его пытали. Поставили  на грузовик, подвезли к зданию библиотеки и сбрасывали на голову из окна, так называемую, конфискованную литературу. Потом привезли в камеру и завалили вместе с книгами. И знаете, о чем думал этот несломленный человек? Как это могло получиться в Германии: первый  печатник Гуттенберг и пытка книгами.

Г и л л е. Доктор, раньше вы никогда не рассказывали такие страшные истории.

Д о к т о р. Все это породил фашизм.

Г и л л е. Но ведь и он возник  не сегодня.

Д о к т о р. Беда человечества, что оно слишком поздно рассмотрело этот феномен зла. Раньше я был против  всякой насильственной смерти, но теперь я твердо уверен, что фашизм – враг человечества, и единственный способ избавиться от него – его уничтожить.

Г и л л е. Но фашизм возник, как ответная реакция на коммунизм, который, оказалось, нельзя переделать, как только уничтожить. И в ходе такой страшной битвы вполне естественны издержки. Это коммунизм взбудоражил естественный ход истории и позволил поднять оружие на кровного брата.

Д о к т о р. Я признаю единственное братство – равенство людей. Принадлежность к понятию человек должно определяться величием его духа, а не группой крови. Человек тот, кто знает, зачем он живет, как относится к людям и к истории человечества – и поступает согласно этому.

Г и л л е. Но разве вы не видите торжествующую поступь фашизма?

Д о к т о р. Для торжества  фашизма  непремены не только социальные условия, но и непредставимый уровень нравственного одичания…я знаю одно, даже в  самые трудные годы, когда фашизм утвердился у власти, не они помогали моему Дому сирот, а Центральная  комиссия  профсоюзов, где самой активной силой были члены коммунистической  партии Польши.

 

Открывается дверь. Входят надзиратель и конвоир.

 

Н а д з и р а т е л ь.  Курт Гилле!

Г и л л е. Я.

Н а д з и р а т е л ь (орет). Встать! Перед начальником  сидишь!

Г и л л е. Я…я…я  (вскакивает)

Н а д з и р а т е ль . Как стоишь! Смирно! Руки на голову!

Г и л л е . Прощайте, Доктор.

Д о к т о р  Удачи  вам.

Н а д з и р а т е л ь. Молчать! Шагом марш!

 

Конвоир   уводит  Гилле.

 

Н а д з и р а т е л ь (подходит к Доктору)  Ты много говоришь!

Д о к т о р.  Мы тихо беседовали.

Н а д з и р а т е л ь. Ты еще и кричишь! (замахивается на него плеткой).

Г е н р и к (подбегает, заслоняет его собой. Удар приходится по нему) Это я…я… живот…болит…

Н а д з и р а т е л ь. Так это ты кричишь?! (Бьет его, Доктор подставляет  свою руку) Вот тебе! Молчать! Ни звука!

 

Надзиратель уходит. Доктор и Генрик садятся на топчан,                        потирают ушибленные места, молча переглядываются.

 

Д  о к т о р. Вам  больно, Генрик?

Г е н р и к. Я привычный, Доктор. Меня всю жизнь бьют. А вот каково вам, интеллигенту?

Д о к т о р. Мой  прадед  был стекольщиком. Я рад: стекло дает людям тепло и свет.

Г е н р и к . Так вы, как и я ..из простых, значит..

Д о к т о р. Каждый человек, который живет своим  трудом, из простых людей. Только тяжкое это дело родиться и научиться жить. Теперь мне осталась куда более легкая задача – умереть. Хотелось бы умереть, сохраняя присутствие духа и в полном  сознании.

Г е н р и к . В наши дни умирать не больно. Жить стало больно. Отчего так, Доктор?

Д о к т о р. Физическая боль гораздо слабее той, что нам доставляют муки нравственные.

Г е н р и к . Это вы о чем , Доктор ?

Д о к т о р. Есть такая легенда… как – нибудь расскажу..

Г е н р и к . Расскажите сейчас

Д о к т о р. У нас еще будет время.

Г е н р и к . В наших–то с вами обстоятельствах – я не уверен…

Д о к т о р. Хорошо, слушайте…Когда-то очень давно, жил кентавр Хирон, учитель богов и врачеватель. Учил он их быть сильными, смелыми, но больше учил он их мудрости и Добру жизни. Один из его учеников был Геракл. Как-то раз Геракл  был в гостях у кентавра Фола. Пили они напиток богов — и небывалый аромат струился по всей земле. От этого запаха обезумели все кентавры и бросились в пещеру. Встал Геракл, схватил горящую головню и начал разгонять их. По дороге опрокинул сосуд – и совсем обезумели от благоухания вина кентавры. Бьется с ними Геракл, да совсем озверели кентавры. Услыхал про эту битву Хирон и бросился спасать своих братьев. Хотел прикрыть их своим телом. Да поздно…Ничего уже не видел и сам разъяренный Геракл. В своего учителя пустил стрелу, смоченную в яде Лернейской гидры. Пришел в свою пещеру Хирон, вытащил стрелу и понял, что ему уже не спастись: даже его бессмертье было бессильно против этого яда…Пришли проститься к Хирону друзья. Вошел со склоненной головой Геракл, увидел умирающего учителя и воскликнул: «О, Геракл, ты убийца Хирона» – «Нет, ты не виноват, — ответил Хирон и спросил: — Знаешь ты, что решает в мире?» – «Сила»,- уверенно ответил Геракл. «Истина – есть сила, — сказал Хирон. — Сила в мысли высокой. Мое страдание пожирает мою мысль. Крик бесцельного страдания жалок. Высоко только страдание оправданное. Его надо гордо терпеть. Возьми мое бессмертие и передай  Прометею — пусть новые силы вольются в него за титановую правду. Жизнь всегда радость. Разве радость других – не вино бодрости? Я это знаю. Зверь умеет умирать, а мысль умирать не хочет. Сильнее, чем тело, страдает от сознания смерти мысль». И ушел Хирон, ничем не высказав своего страдания. Так совершил свой последний путь бессмертный Хирон, врачеватель смертных, подаривший свое бессмертие живой жизни…

Г е н р и к. Красивая  сказка, Доктор. Я теперь понимаю, почему вас так любят дети. Я понял вашу правду. Но как понять то, что происходит вокруг нас?

Д о к т о р.  Понять правду – значит жить по ней.

Г е н р и к. Правда ваша, Доктор. Но когда такое будет?

Д о к т о р. Обязательно будет.

Г е н р и к. Для нас с вами уже не будет…для моих детей не будет.

Д о к т о р. Мы с вами не увидим. Но обязательно наступит такое время…

Г е н р и к (вскакивает). Когда оно придет? Когда? Вон все они вокруг нас  Крысоловы!

Д о к т о р. И все же вы верите, что такое будет.

Г е н р и к Я верю? С  чего вы взяли?

Д о к т о р. Когда вы поняли, что здесь происходит — вы стали совсем иным, самим собой. Главное понять.

Г е н р и к . А они ? Разве они могут понять!

Д о к т о р. Они обречены. Эта война будет последней в истории людей.

Г е н р и к . Откуда у вас такая уверенность, Доктор ?

Д о к т о р. В  мире есть такая сила, которая положит конец всякой войне.

Г е н р и к . Что это за сила ?

Д о к т о р. Я убедился, что добра в тысячу раз больше, чем зла. Добро сильно и несокрушимо. И поэтому можно спокойно  переждать, когда злость пройдет. Не только человек, каждое живое существо предпочитает мир войне.

Г е н р и к. Сколько же еще можно терпеть, Доктор ? И где взять силы бороться с этим злом?

Д о к т о р. Для этого человек должен носить в себе два священных чувства: с в о б о д а   и  в о л я. Свобода – это право владеть собой, располагать собой. А воля – это действие, порождаемое стремлением. По таким законам мы жили в нашем Доме сирот.

Г е н р и к . Но вам это не помогло. Вот вы здесь, и ваши дети. Вы ждете смерти, а они… они разгромили ваш Дом. Эти крысоловы  разгромили всю Европу, они уже под Москвой…

Д о к т о р. Наполеон был в самой  Москве — и это его не спасло. Кто нападает — не достигает успеха. Крысоловы никогда не побеждали ни в одной войне. Раньше или позже их ждет наказание за служение злу. Да, они разгромили наш дом. И теперь я понял главное: нельзя  построить  счастливую жизнь автономно. Когда все, кто живет своим  трудом, объединятся и будут жить по законам нашего дома – войны никогда не будет. Нельзя оставить мир таким, каков он сейчас.

Г е н р и к . Счастливый вы человек, Доктор.

Д о к т о р (с улыбкой ) Мы  с вами в одном положении.

Г е н р и к. Вы сильный…но крысоловы сильнее вас.

Д о к т о р. Побеждающий людей – силен. Побеждающий самого себя – могущественен. И вы, Генрик, сильнее и меня и их. Потому что поняли, что здесь происходит и нашли в себе силы противостоять им.

Г е н р и к. Нет, Доктор, вы сильнее меня. Ваша сила в мысли высокой…Простите меня, Доктор!

Д о к т о р. Не будем никогда об этом вспоминать.

Г е н р и к. От вашей великой силы и ваша жалость.

 

Резко открывается дверь. Входит веселый Г и л л е. За                          ним  надзиратель.

 

Г и л л е . Доктор. Поздравьте меня. Я  свободен!

Д о к т о р. Значит, ваши исследования не противоречат их теории.

Г и л л е (смутившись ) Доктор, сейчас не время об этом думать. Главное, что я свободен и  вернусь к своей работе (радостно бросается  к нему) Доктор, я говорил с ними насчет вас.

Д о к т о р. Меня?

Г и л л е . Да! Сейчас сам комендант лагеря  придет сюда.

Д о к т о р. Зачем?

Г и л л е.  Понимаете, произошла  ошибка. Вы записаны у них  по фамилии вашей Генрик Гольдшмит. Но ведь вас все знают, как Доктора Корчака. Ошибка, понимаете, произошла ошибка! Вас выпустят, вот увидите. Сам комендант мне обещал…

М а й е р (спешно входит ) Да! Да, доктор Корчак, произошла ошибка. Почему  вы нам не сказали, что вы тот самый доктор Корчак? Я уже дал распоряжение выписать вам обоим пропуска.

Д о к т о р.  А мои дети?

М а й е р. О ком вы? Об этих увядших цветах?

Д о к т о р. Перед законом и Богом цвет яблони стоит столько же, что и плод, и зеленые всходы – сколько спелые   нивы.

Г и л л е. Доктор, о чем вы сейчас рассуждаете? Разве мало они попили вашей крови.

Д о к т о р.  Дети пьют материнскую кровь – это закон природы. А убиение молочного братца – это узаконили люди.

Г и л л е. Доктор, да не упрямьтесь. Скорее уходим, пока есть такая возможность.

М а й е р. Да, надо торопиться! Все это я решил на свой страх и риск.

Г и л л е. Доктор, да собирайтесь же живее!

Д о к т о р. Я прошу вас только об одном: отправьте меня   к моим детям.

М а й е р.  Вы отказываетесь?!

Г и л л е. Доктор, это редкий случай. Его нельзя упустить…доброе сердце  полковника Майера…

Г е н р и к (стоит в углу ) Он отказывается! (Подбегает к Майеру) Господин начальник, тогда  прошу меня … меня….я ведь сделал все, как мне… вы…  я..

М а й е р. Молчать! В угол!

Г е н р и к. У меня  тоже  дети. Они умрут с голоду.

М а й е р. Молчать! Твой срок еще не прошел.

Г е н р и к (садится  в угол) Вы же мне обещали.

М а й е р. Не медлите, Доктор. Я все это делаю ради вас…

Д о к т о р. У вас есть дети?

М а й е р. Да, у меня семья, дети.

Д о к т о р.  А у меня их двести.

М а й е р.  Но это же не кровные…вы не отец…

Д о к т о р. Это вы не отец своим детям. Вы хотите, чтобы  все было как сейчас… война, убийство.

М а й е р. Я не виноват в этой  войне. Я только исполняю свой воинский  долг. Существует государственная  политика.

Д о к т о р.  Если человек не противится злу, он не жилец.

М а й е р. Вы же видите, спасая вас, я иду на риск. Вы знаете, что мне грозит. Но ради вас.

Д о к т о р.  Я уйду только со своими детьми.

Г и л л е. Доктор, оставаясь здесь, вы совершаете преступление против человечества , ибо ваш ум…

Д о к т о р. Преступление против человечества  совершают крысоловы.

М а й е р  (потерял терпение. Говорит Гилле).  Я же говорил тебе, что у нас здесь содержатся государственные преступники, позорящие наш строй.

Г и л л е (показывает на Генрика ) А он ?

М а й е р. Это гомосексуалист.

Г е н р и к. Я  кучер… я  работаю в прачечной.. меня ждут дети.. я не бил лошадку…за что меня… вы же  обещали…

Д о к т о р (Майеру) Отпустите его вместо  меня.

М а й е р  (с усмешкой Генрику ) Эй ты, хочешь быть дома?

Г е н р и к. Да! Да! Отпустите меня, пожалуйста…

М а й е р.  Это зависит только от тебя.

Г е н р и к (отпускает голову и молча отходит)

М а й е р. Пошли, пошли, Курт.

Г и л л е. Прощайте, Доктор Гольдшмит Генрик. А я считал вас умным человеком…жаль…

М а й е р. Я думаю, мы научим его быть умнее (Генрику) Эй, ты, смотри же у меня!

 

Уходят. Генрик и Доктор стоят в разных углах. Долгое                      молчание.

 

Г е н р и к (Сжав  кулаки, приближается к Доктору. Тот смотрит на него выжидающе. Генрик кричит). Почему вы не ушли?! Они вас выпустили… тогда бы и меня отпустили…

Д о к т о р. Разве можно оставить своего ребенка в опасности?

Генрик (кричит) Но это же не ваши дети!

Д о к т о р.  Чужих детей нет.

Г е н р и к. А я … я тут при чем?

Д о к т о р. Война – это зло, где  каждый человек становится жертвой.

Г е н р и к (бессильно ) Что же мне делать ?

Д о к т о р. Делайте то, что подсказывает вам ваша совесть.

Г е н р и к. С совестью не проживешь! Зачем мне совесть, если голодают мои дети. Зачем?! (вдруг радостно прыгает, стучит себя в грудь) Нет, нет у меня  совести…я вырвал  ее…выплюнул, как отраву.

Д о к т о р. Если бы у вас не было совести — вы бы так не мучались.

Г е н р и к. Умно говорите , Доктор…я чего–то не понимаю

Д о к т о р. Этого не понимают они…

Г е н р и к (надвигается на Доктора ) Вы и правда тот самый Доктор?

Д о к т о р.  Я  руководил Домом сирот.

Г е н р и к. Я же  видел вас…вас знают все бедные люди. Я помню, когда умерли мои соседи, вы собрали к себе их четырех детей малюток …вы спасли их.. А они…они (плачет).

Д о к т о р. Что с вами, Генрик?

Г е н р и к.  Не могу…не могу  это сказать…они тогда меня…

Д о к т о р. И не надо говорить.

Г е н р и к. Я не могу больше скрывать от вас…Я должен сказать..

Д о к т о р. Не надо. Я  все понял.

Г е н р и к (испуганно) Поняли?! Но ведь я вам не говорил. Правда, я вам  ничего не говорил!

 

Вдруг Доктор со стоном опускается на пол.

 

Г е н р и к . Что с вами ?

Д о к т о р. Что – то знобит…

Г е н р и к (снимает свою куртку и укрывает его ) Сейчас…сейчас мы все уладим (укладывает его на топчан). Вот так…так.. она у меня теплая.. я в ней на своей телеге в любую погоду…она хорошо греет.. Вон какое  сукно…жена сама пошила…помучилась…сукно вон какое толстое…все пальцы  исколола…да сколько иголок попереломала.. но не жаловалась…Неужто не греет ?

Д о к т о р. Холодно… сейчас… сейчас (засыпает).

Г е н р и к. Э, нет, Доктор. Только не спать…не сдаваться. А то кровь уляжется и стыть начнет…надо двигаться. Вставайте (поднимаете его). У меня одно верное средство есть против такой беды. Когда меня в мороз холод прибирает – оно меня всегда спасает. Делайте за мной (начинает приседать). Пятнадцать приседаний – и все как рукой снимет. Раз…два…три…Ну, полегчало? А, то-то…Теперь можно и ложиться. (Подводит его к топчану, укладывает, укрывает курткой) вот и хорошо, хорошо…

 

Резко открывается  дверь. Вбегает  Майер, надзиратель и конвоир.

 

К о н в о и р (бьет с размаху Генрика). Вот как ты домой торопишься! Я так тебя и отпущу, идиот!

Г е н р и к (поднимается, утирает окровавленный рот). Прощайте, Доктор.

Д о к т о р. До свидания, Генрик.

Г е н р и к. Мы  уже не увидимся никогда…Спасибо вам за все.

Д о к т о р.  Мы с вами увидимся…обязательно увидимся…

М а й е р.  По дороге на небо (конвоиру) Увести! (Подходит к Доктору) А ты у меня теперь будешь сам просится! Сам! Будешь на коленях стоять, жидовская морда! Но тогда я буду очень долго думать…куда тебя (Орет надзирателю) В карцер его! И никакого света…Полная  тьма!

 

Доктора уводят. Выкрикивая ругательства, уходит Майер.

 

 

 

Д е й с т в и е  2

 

Картина 4

 

 

Карцер. Во  мраке чуть видна движущаяся фигура. Мрачные                стены иногда вдруг освещает странный свет. Когда он затухает, слышится монотонный звук капли, усиленный микрофоном – угадываются отзвуки 5 симфонии Бетховена.

 

Д о к т о р. В детстве я часто думал о том, что буду делать, когда вырасту. Разные у меня были планы. Построить дом, посадить разные деревья, рисовать все то, что увижу. Будет у меня сорока и три собаки. Может быть, собака будет охотничья. Иногда я даже знал, какая у меня будет лошадь, гнедая или вороная. Или возьму и придумаю совсем по-другому. Буду учителем, соберу всех людей и скажу: «Надо построить хорошую школу, чтобы не было там тесно, чтобы дети  не толкались и не наступали друг другу на ноги…» Потом я придумывал разные препятствия. Будто школа почти уже готова, а тут вдруг стена обвалилась или пожар. Надо все начинать сначала. Но мы назло строим еще лучше. У меня всегда все было с препятствиями. Если плыву на корабле – то буря, если я полководец, то сначала проигрываю все сражения…и только под конец победа…Так я думал, думал, пока в самом деле не вырос…и я в самом деле учитель…и мне нехорошо.

Хочется теперь думать наоборот, Чтобы я сделал, если бы снова стал маленьким? Но мы не можем изменить свою жизнь взрослых, так как мы воспитаны в рабстве. Мы не можем дать ребенку свободу, так как сами в кандалах. Мы уже не плачем — это правда, но, пожалуй, лишь потому, что плакать не стоит. Мы только тяжело вздыхаем.

 

Тишина, тяжелый вздох. Издали ползет по полу красный огонек.

 

Д о к т о р.  Кто  ты?

 

Огонек движется в темноте, все ближе и ближе. Тоненький голос.

 

Г н о м.  Я пришел?

Д о к т о р. Ты? Откуда ты здесь, мой маленький Гном? Снится мне все это…ведь и взрослому бывает приснится детский сон –даже удивляешься, откуда он взялся.

Г н о м. Ты звал меня – вот я и пришел. Не веришь? Ах, да, это раньше люди верили в чудеса. А теперь в колдунов верят только одни дети.

Д о к т о р. Я давно уже  стал взрослым.

Г н о м. Ты? Ты всегда верил…Помнишь, твой кабинет, письменный стол ? Ты звал меня, и я приходил. Сколько удивительных историй сочинили мы с тобой, мой добрый король Матиуш Справедливый! Теперь их читают люди на всем земном шаре. И они  становятся лучше, добрее…

Д о к т о р. И мне так казалось когда–то.

Г н о м. Не говори так больше…я не узнаю тебя. Назови какое – нибудь желание…Ну попробуй! Чего тебе стоит?

Д о к т о р. Как ты услышал мой голос сквозь эти стены подземелья?

Г н о м. Ты вызвал меня вздохом Тоски. Многие думают, что заклятье – это обязательно слово. Да  нет же! Нет!

Д о к т о р.  У меня кажется, начинается галлюцинация…

Г н о м. Вот видишь, видишь, какой ты упрямый! Скорей же, не то я скоро уйду. Потом пожалеешь.

Д о к т о р. Мне хочется назвать желание, да не могу. Видно уже так заведено на свете, что говорить легко только  когда тебе что-нибудь не особенно хочется. А вот когда что-нибудь очень-очень хочется, то трудно.

Г н о м. Тогда  прощай!

Д о к т о р.  Подожди!  Я  хочу…

Г н о м. Я понял тебя.

 

Огонек гаснет. Раздается шум, гомон, проносятся по сцене какие-то тени. Потом ясно звучит детский плач.

 

Г о л о с.  Что с тобой, Стасик?

С т а с и к.  Где Доктор? Я хочу к доктору!

Г о л о с. Успокойся, он скоро вернется.

С т а с и к (сквозь слезы) Нет! Он никогда уже не будет с нами. Он бросил нас…он …он…

Г о л о с а (звук  их нарастает) Замолчи! Доктор никогда не покинет нас. Наш Доктор всегда будет с нами. (Голоса стихают и вместе с ними  стихает плач).

Г о л о с. Он придет. Он обязательно придет. И снова нам будет хорошо. Ты помнишь, как хорошо нам было с ним в Михалувке? Сейчас лето, и он снова повезет нас в Михалувку. И у нас будет шашечный турнир  и Лягушка, и мы будем вставлять листья в букеты, и Грозовский будет играть нам на скрипке, и мы будем петь. И мы устроим лучший в мире праздник. И мы  будем помогать взрослым на поле. А для тебя  мы сделаем тележку из досок, и когда ты устанешь, мы повезем тебя. Мы будем идти, идти, идти…

С т а с и к. Куда  идти?

Г о л о с. И мы придем к самому солнцу! (Запевает песню. Ее подхватывают голоса. Песня ширится, растет).

Выступаем мы в поход, все в поход, все в поход!

Эй, ребята, марш вперед, марш вперед, марш вперед!

Землянику  собирайте, собирайте, собирайте,

Да  проворней! Не зевайте, не зевайте! Гей!

Кто там  хнычет по дороге, по дороге, по дороге:

«У меня устали ноги, ноги, ноги!»

Он – растяпа – сразу видно, сразу видно, сразу видно!

Пусть растяпе будет стыдно, будет стыдно! Пусть!

 

Н а д з и р а т е л ь (врывается его голос) Молчать! Прекратить! Встать!

М а й е р (голос) Здравствуйте, дети (ему отвечает нестройный хор голосов) Что же вы – здороваться не умеете. Доктор вас даже этому не научил.

Г о л о с. Где  наш доктор?

М а й е р. Он бросил вас. И никогда больше не придет к вам. (Нарастают возмущенные голоса) Молчать! (и тут же мягко) Деточки,

я сказал вам правду. Я только что видел его на улице. Он вкусно пообедал и теперь прогуливается в парке.

С т а с и к. Вот видите!  А что я говорил!

Г о л о с. Он  врет!

М а й е р. Кто это сказал! (Молчание) Да вы еще и трусы! Доктор прав, что бросил вас.

Г о л о с. Это я сказал.

М а й е р. Ты  что, мальчик, мне не веришь?

Г о л о с. Наш Доктор так  никогда не поступит.

М а й е р. Значит я…

Г о л о с. Вы обманщик! Лжец!

М а й е р. Разве взрослые могут врать?

Г о л о с.  Плохие всегда врут.

М а й е р. Деточка, ну зачем мне тебя обманывать. Видишь, я пришел к вам, чтобы помочь. Через несколько дней вы выйдите отсюда. Я отправлю вас на волю, в деревню. Там будет много хлеба и молока.

Г о л о с а. Это правда? И Доктор будет с нами?

М а й е р.  Я же вам честно сказал: Доктор вас бросил. Навсегда. Вы поедете с  другим, хорошим, дядей.

Г о л о с а.  Мы не хотим без нашего Доктора.

М а й е р. Деточки, разве вы не хотите на волю? Там много солнца, цветов, там хлеб и молоко.

Г о л о с а.  Хлеб…молоко…

Г о л о с. И все у нас будет как прежде?

М а й е р. Вот самый хороший  среди вас мальчик. Мы отправим его отсюда первым…Как тебя  зовут, мальчик?

Г о л о с.  Стефан.

М а й е р. Ты  хочешь есть вволю хлеба и молока?

С т е ф а н. Да! Очень.

М а й е р. Скоро у тебя  все это будет.

С т е ф а н. Это правда?

М а й е р. Даю тебе слово.

С т е ф а н.  Слово чести ?

М а й е р. Ты не веришь слову немецкого офицера?

С т е ф а н.  Доктор  учил нас, что нет ничего выше, чем слово чести человека. Это сама главная клятва в нашем уставе «Рыцарей чести».

М а й е р. А ты  смышленый  мальчик…Хочешь написать письмо Доктору?

С т е ф а н (радостно) Нашему Доктору ?!

М а й е р. Какой он ваш – он предал вас. Он не хочет вас  больше знать. Я звал его к вам, но ответил, что вы плохие дети. И он не хочет вас больше видеть! А я вижу, что вы очень хорошие дети. Я узнал про вашу беду, и сразу же примчался к вам. Я принес вам хлеба. Кушайте, деточки. Приятного аппетита.

Г о л о с а. И мне…мне…можно еще…дайте еще…

М а й е р. Я помогу вам, у вас все это скоро будет. А вы напишите Доктору письмо – пусть ему будет стыдно за то, что он бросил вас.

Г о л о с а.  Да! Да! Мы  ему  все напишем!

М а й е р. Вот и хорошо. А я передам ему ваше письмо. Вот бумага, ручка…пишите честно, что вы о нем теперь думаете…Он так дурно поступил с вами. Я  просил его забрать вас к себе, но он даже не стал меня слушать…ушел гулять себе…Пишите, пишите, а я в сторонке подожду…не буду вам мешать.

 

В  тишине  слышны  дыхания и перешептывание.

 

М а й  е р. Написали? Вот и хорошо! Все  подписались?

Голоса. Все! Все!

М а й  р. Так, давайте мне.  Проверим, чтобы  не было ошибок. Все вместе будем исправлять. Так, читаю: «Дорогой наш  Доктор! Мы, «Союз  рыцарей чести», клянемся  быть всегда вместе с вами и никогда не покинем  в беде. Всегда  ваши дети…»  Что? Что вы написали?!

Г о л о с а. Клянемся! Клянемся! Клянемся!

М а й е р (кричит) Вы встретитесь с ним!  Я отправлю вас! Всех  отправлю по дороге на небо!

Г о л о с а (поют все громче). «Выступаем мы в поход. Все в поход, все  в  поход…»

 

Свет постепенно исчезает. Доктор  поет вместе с детьми. Детские голоса  стихают. Поет один Доктор.

 

Д о к т о р. Опять мне это показалось. Или все это только сон. Какие невыносимы сны мне теперь снятся. Вчера ночью снились немцы…поезд…тесное купе…мертвые тела маленьких детей. Один ребенок в лохани. Другой, с содранной кожей, на нарах в мертвецкой,  явно дышит. В самом страшном месте просыпаюсь…Не является ли смерть таким пробуждением в момент, когда казалось уже нет выхода…В каких-то мемуарах я читал, что каждый может найти этих пять минут, чтобы умереть…Все и вся кругом, и земля, и ты сам, и звезда твоя говорят: «Твой закат…теперь ты у предела…таков порядок  жизни, так и человек, и звери, пожалуй, так и деревья, а кто знает, может, даже камни». Их теперь время и воля…Каменный взгляд сфинкса задает вечный вопрос: «Кто утром на четырех ногах, в полдень бодро на двух, а вечером на трех?»…Ты! Опершись на палку, смотришь, как гаснут холодные закатные лучи…Жил ли ты? Какой след ты оставляешь на земле? Сколько деревьев посадил? Сколько кирпичей уложил на стройке? Кому сколько отдал тепла?.. Не знаю, чтобы я сказал детям на прощанье. Хотелось бы только сказать: «Сами избирайте свой путь». В детстве я дал себе клятву и записал в своем дневнике: «Чувствую, что во мне сосредотачиваются неведомые силы, которые взметнутся снопом света. И этот свет будет светить мне до последнего вздоха. Чувствую, я близок к тому, чтобы добыть из бездны  души цель и счастье…» Я никому не желаю зла. Не умею. Не знаю, как это делается…

 

Света медленно разгорается. Он идет отовсюду. Входит

Надзиратель, застывает у порога.

 

Д о к т о р.  (незримо глядя на него) У него винтовка. Почему он стоит и смотрит? Моя лысина – такая хорошая цель. Нет приказа…А может, в бытность свою штатским, он  был сельским учителем, может, нотариусом, подметальщиком улиц в Лейпциге, официантом в Кельне? А что он сделает, кивни я ему головой? Помаши дружески рукой? Может, он не знает, что все  так, как есть…он мог приехать лишь вчера издалека…

Н а д з и р а т е л ь (удивленно) Свет…откуда  свет?

Д о к т о р. Все на свете удивительно…Удивительны деревья, как удивительно они живут. Удивительны  маленькие червячки — живут так недолго. Удивительны рыбы – живут в воде, а человек задыхается в ней и умирает. Удивительно все, что прыгает и порхает: кузнечики, птицы, бабочки. И звери удивительны: кошка, собака, лев, слон. И на редкость удивителен сам человек…

Н а д з и р а т е л ь.  Что удивительно?

Д о к т о р. Все. Все что ты помнишь и о чем забываешь. И как человек засыпает, и что ему снится, и как  просыпается,  и что было и не вернется, и что будет…И воспоминание,  и  память, и мечты, и намерения, и решения…

 

Свет  все  время   становится   ярче.

 

Н а д з и р а т е л ь (всполошено) Свет! (убегает с криком: «Свет!»)

М а й е р (стремительно  входит) Все еще не передумали, Доктор?

Д о к т о р.  А что вам  ответили мои дети?

М а й е р. Они давно забыли вас. Они хотят только жрать.

Д о к т о р.  Дайте мне их письмо.

М а й е р. Вы…вы знаете?!

Д о к т о р.  Надеюсь, теперь вы убедились, что это мои дети.

М а й е р.  Я хочу  спасти вас.

Д о к т о р. Если вы действительно этого хотите – спасите детей.

М а й е р. Поймите: даже спасая вас – я иду на большой  риск. Один человек из – за вас уже попал  на фронт.

Д о к т о р. Из-за меня?

М а й е р. Вот видите, а вы уже даже забыли о нем.

Д о к т о р. Это комендант поезда…У него были хорошие глаза. Но я не мог иначе поступить. Он меня должен простить. Я, кажется, грубо ответил ему…

М а й е р. Это вы его послали на смерть…Поймите, все в мире предопределено. Не упрямьтесь, спасите хоть себя. Скажите – да, и я…

Д о к т о р. Вам уже ответили мои дети.

Н а д з и р а т е ль (вбегает) Свет! Кругом свет! Мы не знаем, откуда свет!

М а й е р. (кричит) Выяснить! Найти! Погасить! (Доктору) Я  последний  раз вам предлагаю…ради вас же. Надо спасать себя – так поступает каждый.

Д о к т о р. Не все такие подлецы, как вы.

М а й е р. Ну, и черт с тобой, старая крыса. Ты  будешь сидеть здесь до скончания света!  (Выходит, слышен его крик) Свет погасить! Взорвать! Уничтожить!

Д о к т о р (ходит по камере. Останавливается, смотрит в зал и  медленно, словно читает молитву, говорит). Мы не даем вам Бога, ибо каждый  из вас  должен сам найти Его в своей душе. Не даем Родины, ибо ее вы должны обрести трудом своего сердца и ума. Не даем любви к человеку, ибо нет любви без прощения, а прощение есть тяжкий труд, и каждый должен взять его на себя. Мы даем вам одно, даем стремление к лучшей жизни, которой  нет, но которая  когда-то будет, к жизни по правде и  справедливости. И, может быть, это стремление приведет вас к Богу, Родине и Любви…

 

К а р т и н а  5.

 

Плац. Голое место, огороженное колючей проволокой. В дали дымится труба крематория. Черный дым скользит по тюлевому занавесу. Слева большая клеть, виден только край решетки. Входят  Майер и Надзиратель. Подходят к клетке. Смотрят.

 

М а й е р. Как они?

Н а д з и р а т е л ь. Сегодня еще пили воду.

М а й е р . Сколько они здесь?

Н а д з и р а т е л ь. Две недели.

М а й  е р. Надеюсь, ты все сделал, как я приказал.

Н а д з и р а т е л ь. Ни крошки еды не дал.

М а й е р. Как они себя вели эти дни?

Н а д з и р а т е л ь. Сначала все беседовали…а теперь лежат.

М а й е р. Не пытались есть друг друга?

Н а д з и р а т е л ь. Нет… пока нет.

М а й е р. Странно…до войны они только этим и занимались.

Н а д з и р а т е л ь. Ели друг друга?

М а й е р. Поедом ели…Этот вот, доктор теологии, стоял на одной точке зрения о происхождении человека, а тот профессор – рьяный защитник теории Дарвина. Ах, как он дискуссировали! В разных странах жили…может, границы мешали им съесть друг друга. Вот я и решил создать им благоприятные условия для этого…Так говоришь, не едят?

Н а д з и р а т е л ь. Я все сделал, как вы приказали…ни крошки…

М а й е р. Болван! Я спрашиваю, друг друга пытались есть?

Н а д з и р а т е л ь.  Откуда у них  теперь силы.

М а й е р. Фриц, как ты думаешь: откуда  произошел человек?

Н а д з и р а т е л ь. Я – от своей мамы.

М а й е р. Болван! Я не о тебе спрашиваю. Первый человек откуда взялся?

Н а д з и р а т е л ь. Первый, говорят, был Адам…Бог создал…

М а й е р. А наука говорит – от обезьяны. А ты как думаешь: кто первый?

Н а д з и р а т е л ь. Первый у нас – Адольф  Гитлер…Так что—он прямо от обезьяны?!

М а й е р. Молчать, болван!

Н а д з и р а т е л ь. Вы же спрашиваете…

М а й е р. Ты должен слушать и исполнять! Принеси  просо.

Н а д з и р а т е л ь. Слушаюсь! (уходит)

М а й е р. Насытились разговорами, господа ученые. Мы  обратим вас в новую религию…одну единственную, которая есть и будет до конца света. Это мы ее создали. С нами Бог, наш единственный для всех Бог!

Г и л л е (поспешно входит ) Здравствуй, Отто ! Я не опоздал?

М а й е р. Нет. Здравствуй.

Г и л л е. Что это за знаки ? (Показывает на указатели)

М а й е р (с усмешкой) Это и есть дорога на небо.

Г и л л е. Когда это начинается?

М а й е р. Дорогу на небо мы открываем в полночь.

Г и л л е.  Он  тоже идет.

М а й е р. Да. Он сам этого захотел.

Г и л л е. И дети с ним ?

М а й е р. Выполнить последнюю просьбу – наш долг.

Г и л л е. Жаль, что он ничего не понял.

М а й е р. А ты говоришь, что он умный…пусть тебя это больше не волнует.

Г и л л е. Мы с тобой проиграли пари.

М а й е р. Как ты можешь думать о таких мелочах в завершающие дни нашей победы? Захвачен Краснодар и Ставрополь, над Эльбрусом поднят наш флаг, наши передовые части вышли к Волге в районе Сталинграда.

Г и л л е  (осторожно) Я слышал, что фледмаршал Лист снят со своего поста.

М а й е р. Значит, так считает наш фюрер.

Г и л л е.  Но, видимо, были важные причины.

М а й е р. Мы должны были сделать войну с Россией  молниеносной — за девять недель. Значит, он не справился со своими обязанностями.

Г и л л е. Может, тут другие причины…объективные.

М а й е р (повышая  голос) Как ты  можешь сомневаться именно сейчас, когда наша доблестная Германия правит уже всей Европой от Атлантики до Волги !

Г и л л е. Говорят, кругом растет сопротивление…на всех фронтах неспокойно… Говорят, по всей Европе развернулось партизанское движение …

М а й е р (взрывается) Перестань нести чушь! Что за настроение, Курт? Вы, интеллигенты, всегда были врагами истинного прогресса. Во всем сомневаетесь…везде сеете смуту…Как начинается – вы в первых рядах. А как надо действовать — вы начинаете ныть! Вы хотите разрушить великий дух нашей победоносной армии?! Мы этого не позволим!

Г и л л е. Отто, зачем ты кричишь на меня ? Я верю в нашу победу не меньше тебя…ты же знаешь… мы же друзья…

М а й е р. Тогда нечего трепаться попусту…Советую, как другу: хочешь сохранить голову — задавай меньше глупых вопросов.

Г и л л е. Но с тобой, моим другом, я могу быть откровенным.

М а й е р. Со мной  — можешь.

Г и л л е. Я слышал, что подписаны англо – советский  и советско  — американские соглашения о взаимной помощи.

М а й е р. На свою голову!

Г и л л е . Но теперь уже не одна голова против нас.

М а й е р. Что ж, нам придется лишний раз поднять топор.

Г и л л е. Но это же…

М а й е р (перебивает) Мы уже столько раз его поднимали, что это все уже не в счет…Всех – под топор!

Н а д з и р а т е ль (входит, протягивает миску ) Вот просо.

М а й е р. Хорошо… сейчас мы  покормим этих курочек.

Г и л л е. Отто, ты завел подсобное хозяйство? Обживаешься…

М а й е р (весело) Да, есть две хорошие курочки…что-то перестали есть…Вот подкармливаю отдельным пайком. (Подходит к клетке, сыпет зерно) Цып – цып – цып…

Г и л л е (испуганно) Что это ?

М а й е р.  Разве не видишь? Эти две беспокойные курочки  всю жизнь клевали  друг друга. Я решил их примирить…цып–цып–цып…

Г и л л е. Это же профессор Зомерг и доктор богословия Тышкевич…Они — известные ученые…

М а й е р.  Смотри, открывают глазки…как они теперь похожи!

Г и л л е. У каждого из них есть интересные теории. Их можно…

М а  е р.  Есть одна теория – наша. И ты – ее представитель. Ты, Курт, должен быть благодарен мне: я помогаю тебя избавиться от конкурентов…противников…

Г и л л е. И все же…в  споре  рождается истина.

М а й е р. Истина уже родилась…цып — цып – цып…Ее осталось только утвердить. Этим, кажется, ты и занимаешься, Курт.

Г и л л е. Да, кое-что делаю..

М а й е р. Делай, Курт, делай скорее. Нам нужны  только такие умы, как твой… Цып-цып-цып…странно…не хотят   есть…

 

Входит Эльза. На ней белый праздничный наряд, волосы              распущены. Она радостно улыбается.

 

Э л ь з а.  И вы здесь,  дядя  Курт? Здравствуйте.

Г и л л е. Здравствуй, Эльза…Ты …что ты здесь делаешь ?

Э л ь з а.  Пришла за обещанным к папе.

М а  й е р. Что я  тебе обещал, моя красавица?

Э л ь з а. Папочка, неужели ты забыл какой  сегодня  праздник?

М а й е р. У тебя сегодня день рождения.

Э л ь з а. Помнишь, какой подарок ты мне обещал в день моего совершеннолетия?

М а й е р. Я положил тебя его под подушку. Разве ты его не нашла?

Э л ь з а. Вот он. (Показывает сережки на ушах) Очень красивые.

Г и л л е. Они тебе очень к лицу. У твоего отца хороший вкус.

Э л ь з а. Но он еще не все выполнил.

М а й е р. Что?

Э л ь з а. Ты обещал мне в день моего совершеннолетия выстрелить по живой  мишени.

М а й е р. Ах, да… но обещанного три года ждут.

Э л ь з а. Сегодня как раз прошло три года.

М а й е р. Неужели три…как летит время. Что же, я привык держать свое слово (надзирателю).  Дайте ей карабин и  патрон.

Э л ь з а. Два патрона.

М а й е р. Своей любимой дочке я не могу отказать.

Э л ь з а (берет у надзирателя карабин и патроны). А где же мишень? (весело) Уже ли не дядя Курт?

М а й е р (доволен ее шуткой ) Ты  почти угадала!

Г и л л е. (испуганно ) Я?!

М а й е р. Извини, Курт. Но для этого  торжественного случая мы возьмем рангом повыше…Вот эти двое (показывает на клетку. Говорит надзирателю). Выведите их и сделайте все, как она хочет.

Г и л л е.  Вы…Эльза…вы…

Э л ь з а. А разве вы не пойдете со мной?

Г и л л е. Извини, Эльза, я как-то не готов…

М а й е р. Знаешь, Эльза, мне кажется, что Курт чего-то еще не понимает в нашей истории (смотрит на него вопросительно).

Г и л л е. Я – ученый…у  вас в армии все проще: исполняй приказ

Э л ь з а. Дядя Курт, но и я ведь не солдат.

М а й е р (гордо) Ты – дочь солдата!

Э л ь з а  Дядя Курт, идемте со мной. Будете арбитром.

Г и л л е. Если так – я иду…Разреши помочь (хочет взять у нее карабин).

Э л ь з а. Нет-нет! Я сама…Я  столько мечтала об этом.

М а й е р (Курту)  Дать тебе карабин ?

Г и л л е (испуганно) нет…нет…меня избрали судьей…

Э л ь з а (тянет Гилле за руку) Ну идемте же поскорее…

 

Эльза, Гилле, надзиратель уходят. Слышится, как скрипит открывающаяся  в клетке дверь и  покрикивание надзирателя.

 

М а й е р.  Не подведи меня, дочка!

Э л ь з а (голос) Я хорошо помню твои уроки, мой добрый папочка!

 

Входит Генрик. За ним  конвоир.

 

М а й е р.  Что случилось?

К о н в о и р.  Пытался бежать.

М а й е р. Бежать? Куда теперь можно бежать. (Генрику) Ты что, все еще не понял, какая у нас сила?

Г е н р и к . Сила  в  мысли высокой.

М а й е р. Ты? Это говоришь ты? Ты забыл, кто ты есть?

Г е н р и к.  Я человек.

М а й е р. Теперь ты только номер! Назови свой  номер.

Г е н р и к.  Я человек. И у меня  есть имя.

М а й е р. Значит, ты  сам себе подписал приговор.

Г е н р и к. Приговор подписан вам, крысоловам.

М а й е р (смеется) И кто же его подписал?

Г е н р и к. Все честные трудовые люди.

М а й е р. Значит, ты заявляешь, что и ты человек? А почему же тогда собрался  убегать, как заяц? И куда это ты собрался бежать?

Г е н р и к.  На родину.

М а й е р. Мы  везде…И ты  знаешь, что тебя там ждет?

Г е н р и к. Мои дети.

М а й е р. Ты очень торопишься к ним попасть. Я тебе помогу! (Бьет его неожиданно. Генрик стоит. Бьет. Генрик стоит. Выхватывает карабин у конвоира и бьет. Генрик падает.)

К о н в о и р (склоняется  над ним). Он еще дышит.

М а й е р (орет) Они все будут дышать под нашим каблуком! (наступает ногой на горло Генрика) Под нашим ! (орет на конвоира) Чего стоишь, болван! Держи ему ноги! Он испортит наш плац.

Ко н в о и р (держит Генрика за ноги) Кажется все… сдох…

М а й е р. Мы  очистим от таких весь воздух! Чистый  воздух для рейха!.. Убери его отсюда.

К о н в о и р. Куда его?

М а й е р. К тем двоим…и вместе зарыть.

К о н в о и р. Этот человек,  а там католик и юде.

М а й е р. Все они равны перед лицом смерти…Убрать!

 

Конвоир утаскивает тело Генрика. Вбегает Эльза, победно                  держит карабин. За ней входит бледный Гилле.

 

М а й е р. Ну, как твои успехи, моя девочка?

Э л ь з а. Угадай  папочка!

М а й е р. Неужто промазала?

Г и л л е (заикаясь) Она…одной  пулей  двоих…

М а й е р. Двоих одной  пулей?…И как это тебе удалось?

З л ь з а. Вот так. (Подводит Майера к Гилле и ставит их затылками друг к другу. Наводит карабин).

Г и л л е (отскакивает ). Он заряжен!

М а й е р. Славно ты  отметила  свое совершеннолетие, дочка!

Э л ь з а. У меня остался еще один патрон.

М а й е р. Сдай  карабин.

Э л ь з а. Но у меня же есть еще один патрон…ты же сам обещал мне…

М а й е р. Фриц! (подбегает надзиратель) Найди ей еще что – нибудь.

Э л ь з а. Трех!

Г и л л е. Еще трех?!

Э л ь з а (победно) Двух сразу у меня уже вышло!

М а й е р (разводит руками) Не могу я отказать своей любимой  дочке в день ее совершеннолетия (надзирателю) Выставь ей  трех!

Э л ь з а. Пошли, дядя  Курт.

Г и л л е. Нет…я  останусь

Э л ь з а. Эх, вы…

 

Уходит, за ней идет надзиратель. Эльза поет песню, которую пели мальчики в немецких школах.

 

Пусть  мир лежит в развалинах –

К черту! Наплевать!

Сквозь  трупы и пожарища

Шагать! Шагать! Шагать!

Сегодня лишь над рейхом

Реет черный  флаг.

А завтра над планетой!

Кто против  нас – тот враг!

Сквозь трупы и пожарища

Шагать! Шагать! Шагать!

Пусть мир лежит в руинах –

К черту! Наплевать!

 

М а  й е р (с восторгом на нее смотрит) Хороша  чертовка, а?!

Г и л л е.  Рука не дрогнула….Иоганн ей  пишет ?

М а й е р.  Нет.

Г и л л е. Они что, поссорились ?

М а й е р.  Иоганн погиб.

Г и л л е. Бедный  мальчик.

М а й е р. Он был сомневающийся — такие не выживают в годы  великих испытаний.

 

Звучит  издали  Пятая  симфония Бетховена.

 

Г и л л е. Что это ?

М а й е р. Играет созданный мной оркестр. Сейчас начнется то, что ты пришел смотреть…дорога на небо.

Г и л л е. Сейчас их поведут? Зачем музыка?

М а й е р. Пусть каждый знает, что грозная судьба стучится в дверь каждого, кто не хочет идти вместе с нами, одной единственно верной дорогой. Мы никому не позволим усомниться в нашей победной идее!

 

На  фоне задника появляются тени идущих людей.

Нескончаемым потоком движется эта процессия. Все

гуще  дым из трубы. Просвет. Высокая тень человека,

\             ведущего ребенка за руку. Поток детских теней.

 

Г и л л е. Это доктор ?

М а й е р. Он сам этого захотел.

Г и л л е. Отто, мне кажется, что…

М а й е р.  Ты опять начинаешь сомневаться!

Г и л л е. Мы должны сохранить лучшие умы. Мы должны  создать единую мировую фабрику мозга – только тогда мы сможем утвердиться в нашей победе.

М а й е р. Разве у него есть ум.

Г и л л е. Надо быть объективным. Его ум признал весь мир.

М а й е р. Мир – это мы. А такой ум только повредит нашему делу.

Г и л л е. Нам надо найти к ним иной подход. Мы должны преобразовывать ум под наши цели. И это дело надо поставить на поток.

М а й е р. Этот — не тот материал. Надеюсь, ты сам в этом убедился? Помнишь, сколько пытались договориться с Гейне и Шиллером?

Г и л л е. Они были  поэты. А поэт – всегда немножечко больной ум. Мы должны  культивировать только здоровые умы.

М а й е р. У него разве здоровый?

Г и л л е.  Да…по – крайней мере то, что я увидел…Здесь что-то не то, мой друг Отто…не то…

М а й е р (раздраженно) Что же?!

Г и л л е …  не знаю…боюсь, что нам еще долго не разгадать эту тайну.

М а й е р. Это дело ваше – ученых. Наше дело солдатское: не с нами – уничтожить весь источник этой заразы!

Г и л л е. Слишком много придется чистить…они почему-то всегда очень  живучи..

М а й е р. И сейчас, при наших победах, ты так считаешь?

Г и л л е. Это невольно отмечаешь, когда прослеживаешь век за веком человеческой истории…Они почему-то неистребимы…боюсь, что нам предстоит с ними вечна борьба..

М а й е р. Ничего. У нас ест теперь хорошо отлаженная  система профилактики. Уже три тысячи предприятий работают по уничтожению инакомыслящих. Прикинь, какой КПД этой работы! Если только на моем предприятии к сегодняшнему дню прошли профилактику уже полмиллиона.

Г и л л е (задумчиво) Куда  прошли ?

М а й е р. Туда… по дороге  на небо.

Г и л л е. Но они все идут и идут…новые ..

М а й е р. Мы построим эти дороги по всей планете, но мы доведем свое дело до победного конца. И ты ведь с нами…Чего ты молчишь?

Г и л л е.  Думаю.

М а й е р. О чем?

Г и л л е.  В чем  их сила.

М а й е р. Сила у нас. У них патология, дурное упрямство!

Г и л л е . (с ужасом) А вдруг они правы !

М а й е р (смеется) Опять ты  думаешь вслух.

Г и л л е (испуганно) Нет…нет…нет.

М а й е р. Ты все еще забываешь, что сомневаться  — быть врагом. Вот тебе мой дружеский совет: держи язык руками, когда думаешь.

Г и л л е. Язык можно удержать…но как сдержать неуспокоенную мысль ..

М а й е р. Для  этого есть топор!

Г и л л е (отстраняется от него в ужасе, шепчет) Топор…топор…это уже было…

Э л ь з а (вбегает с победно поднятым  карабином) Получилось, папочка! Одним – трех! (Видит тень доктора, показывает) Вы проиграли пари.

М а й е р. (указывает на Гилле) Проиграл он.

Э л ь з а. Но ведь вы были вдвоем против нас с Иоганном.

М а й е р. Это была  его идея.

Г и л л е. Ты  сам не дал мне довести ее до конца.

М а й е р. Конец у этой идей  всегда один.

Г и л л е. Какой?

М а й е р (показывает на дым трубы крематория )  Вот он.

Э л ь з а. А это уже не интересно…Я пошла, папочка. До свидания, дядя Курт. (смеется) Надеюсь, что в следующий раз вы возьмете карабин (убегает).

Г и л л е. Какая она у тебя  веселая.

М а й е р. Она настоящая арийка.  И я очень люблю ее.

Г и л л е. Она знает про Иоганна.

М а  е р. Да.

Г и л л е. Знает?

М а й е р. Чему ты  удивлен?

Г и л л е. Они, кажется, были повенчаны .

М а й е р. К счастью, ее первая  любовь закончилась удачно.

Г и л л е. Иоганн, кажется, был неплохой  парень.

М а й е р. Но он ей не пара.

Г и л л е. Почему?

М а й е р. Он никогда бы не стал генералом.

Г и л л е. На всех генералов не хватит.

М а й е р. После нашей окончательной победы их у нас будет много. А с ее красотой и способностями – у нее будет большой выбор.

Г и л л е. И все же как–то не гуманно так быстро забывать свою первую любовь.

М а й е р. Я удалил из нее всяческую гуманистическую дребедень в детстве, как  вырезают аденоиды и гланды.

Г и л л е (задумчиво ) Да…у нее  твердая  рука..

М а й е р. Хорошо, что ты меня понимаешь.

Г и л л е. Ты  идешь домой ?

М а й е р. Извини, служба.

Г и л л е. Тогда, до свидания.

М а й е р. Прощай, друг мой.

 

Гилле уходит. Навстречу ему идет офицер гестапо, поднимает руку: «Хайль Гитлер!» Гилле, с опущенной головой, проходит мимо, не замечая. Офицер подход к Майеру.

 

О ф и ц е р. Почему он не ответил на мое приветствие?

М а й е р. Слабые нервишки…и вообще, у меня насчет него есть сомнения.

О ф и ц е р. По какому  поводу?

М а й е р.  О его моральной  стойкости.

О ф и ц е р. Вы, кажется, друзья …

М а й е р. Нет … просто соседи.

О ф и ц е р. Он, кажется, историк ?

М а й е р.  Да, кое-что делает в этой  области.

О ф и ц е р . Вам известна его родословная?

М а й е р. Надо бы  выяснить, вы правы.

О ф и ц е р. Почему вы этого не сделали, все же соседи?

М а й е р (С заискивающей улыбкой) Простите, но это по вашей части.

О ф и ц е р. У вас есть подозрения?

М а й е р. Мне  кажется, что у него не чисто арийская  кровь.

О ф и ц е р. Он сомневается?

М а й е р. Вы в этом разберетесь лучше меня.

О ф и ц е р.  Адрес?

М а й е р.  Красная  вилла…на углу за моим домом.

О ф и ц е р. Спасибо, Майер.

М а й е р. Хайль Гитлер…Мы  с вами служим единому  делу. А потомки скажут нам спасибо.

Н а д з и р а т е л ь (вбегает)  Свет! Там свет!

М а й е р. Вы  что – до сих пор его не погасили?!

Н а д з и р а т е л ь.  Он не гаснет…Мы не знаем, откуда он идет…Мы перекрыли все щели, а он…он…больше…больше…

М а й е р.  Уничтожить! Взорвать! Сжечь!

Н а д з и р а т е л ь. Он от этого все больше разгорается!

М а й е р . Смести с лица земли. Немедленно!

Н а д з и р а т е л ь. Слушаюсь (убегает).

О ф и ц е р (Холодно) Свет? Вы разводите здесь свет!

М а й е р (растерянно) Мы его…он нас…мы  его погасим..

О ф и ц е р. Почему он вспыхнул именно у вас?

М а й е р (падает перед ним на колени ) Я прошу вас…не надо…у меня дети…

О ф и ц е р. (отталкивает его ногой ) Дети – это не аргумент для оправдания. Только кровью можно смыть позор перед нашей великой Германией!

М а й е р. Я все сделаю…я  заплачу… у меня есть…

О ф и ц е р. (смотрит на свои сапоги) Грязищу развели! Никакой гигиены.

М а й е р (становится на  колени, чистит рукавами кителя его сапоги) Сейчас, я все сделаю…будет чисто…все…все …чисто…

О ф и ц е р.  Пропал  блеск.

М а й е р (стремительно чистит). Вот он…вот…сейчас…

Н а д з и р а т е л ь (вбегает) Горит! Он все равно горит!

М а й е р (вскакивает) Я  вас всех уничтожу!

О ф и ц е р. Я даю вам последний шанс

М а й е р. Мы его уничтожим!

 

Майер и Надзиратель убегают. Крики, панический  шум

«Свет! Уничтожить! Сжечь!..»

 

О ф и ц е р (уходит,  напевая) Пусть мир лежит в руинах – к черту! Наплевать! Сквозь трупы  и пожарища шагать! Шагать! Шагать!

 

Темнеет. Над дальним столбом дыма  из трубы крематория поднимается кроваво — красный шар солнца. Слышны чуть                  различимые детские голоса. На фоне их голоса Ребенка и                  Доктора.

 

Р е б е н о к.  Доктор, куда  мы  идем?

Д о к т о р.  К  свету.

Р е б е н о к .  Почему тогда  так  темно?

Д о к т о р. Видишь, уже светлеет. Дай твою руку, Малыш…Какая она у тебя  холодная.

Р е б е н о к.  Почему  у всех солдат такие злые лица?

Д о к т о р. Они просто устали….их обманули…Не бойся, Малыш, добра в тысячу раз больше, чем зла. Добро сильно и несокрушимо.

Р е б е н о к . Вы тоже обманываете меня, Доктор. Но у вас доброе лицо.

Д о к т о р. Хочешь, я расскажу тебе сказку про короля Матиуша?

Р е б е н о к  (кричит) Я не хочу  больше  сказок!

Д о к т о р.  Когда ты  станешь взрослым…

Р е б е н о к . Я  не хочу  быть взрослым !

Д о к т о р.  Почему?

Р е б е н о к. У них  злые лица. Мне страшно…

Д о к т о р.  Посмотри! Посмотри…видишь луч  солнца  шлет нам привет…

Р е б е н о к. Почему становится так душно и жарко? Это потому что поднимается солнце, да, Доктор?

Д о к т о р. Если бы  можно было остановить солнце, то это надо было сделать  именно сейчас…

Р е б е н о к. А как жить без солнца, Доктор?..  Душно… мне  душно…М а – а – а – м а – а – а…..

 

Красный диск солнца занавешен дымом.

 

Занавес