Он пришел в больницу, как обычно, после восьми часов вечера, остановился возле стола дежурной сестры  и попросил вызвать Яковлеву Надежду Сергеевну, из четвертой палаты. И пока бегали за ней, он стоял неподвижно у стены, опустив перед собой руки, с темно-зеленой сеткой. Мужчина был высокий и сутулый. В больнице уже привыкли видеть его всегда в одном и том же аккуратно выглаженном костюме железнодорожника, лоснящимися на истертых местах. Редкие седые волосы росли от невысокого в мелких морщинах лба и были гладко зачесаны назад. Лицо его в розовых пятнах было по-детски пухлым, а глаза, полуприкрытые отекшими веками, не были видны. Лишь когда из палаты, опираясь на палку с резиновым наконечником, вышла женщина, мужчина торопливо подался к ней навстречу – и в его расширившихся светло-карих глазах затаилось тепло.

Женщина была полная, но бледная. Сквозь ее тонкую прозрачную кожу на руках четко просвечивались вены. Седина не выделялась в прямых желтых волосах, перевязанных на затылке черной тесьмой.

— А, это ты… — сказала она спокойно, словно очнувшись от своих мыслей. – Здравствуй.

—         Добрый вечер, Надюша, — произнес мужчина.

Они пошли рядом, загородив собой узкий длинный коридор, и палка задевала  ножки стоящих вдоль стены стульев.

Вышли в парк.

Большой желтый лист клена, кружась, опускался перед ними. Мужчина машинально поймал его в ладонь, повертел в руках и положил на куст шиповника. Лист скользнул и бесшумно упал на землю.

— Надя, что сегодня сказал врач? – спросил мужчина, заглядывая ей в лицо.

— А что он может сказать нового. Когда человек стар и болен, ему не говорят, что время его прошло. Говорят про ослабленный организм, про новые лекарства…Про что только не говорят, — грустно улыбнулась она.

— Зачем ты так, Наденька! Сегодня ты выглядишь намного лучше.

— И ты обманываешь…Вот, скажи, зачем люди обманывают? Других ли, себя?

— Причин тому много…

— Вот – вот. А все для того обман, чтобы облегчить себе жизнь. Потом привыкаешь, как к лекарству. Только не на каждую болезнь есть лекарство…Привычка. А как нам привыкнуть к тому, что мы вот с тобой живем, а дети наши…

— Наденька, не надо, — мягко повторил мужчина, и женщина впервые задержалась взглядом на его лице. – Опять только себя расстраиваешь. Тебе ведь нельзя волноваться…Давай перекусим. Я сегодня жареной рыбы купил. А Семен Егорыч апельсины купил и уступил мне  кило.

Женщина улыбнулась ему одними глазами и взяла под руку.

Они свернули с асфальта  чисто выметенной аллеи  на узкую, протоптанную в густой траве тропинку, которая уводила к каменной ограде. Там, в дальнем углу парка, под густым старым кленом стояла большая скамейка с чугунными гнутыми ножками, перед ней блестела лужа. Ствол клена был чистый и прямой, сквозь листья просвечивались ветви, темные и гладкие. Мужчина положил сетку на скамейку, склонился и взял ее за край, чтобы передвинуть от лужи.

— Нельзя, тебе опасно это, — поспешно произнесла женщина.

— Да, — виновато посмотрел на нее мужчина, выпрямляясь с враз покрасневшим  лицом.

Они обошли лужу и уселись на край скамьи. Женщина раскрыла сетку и выложила из нее на газету свертки.

Молча медленно если. Из–за забора, с волейбольной площадки,  доносились веселые голоса и удары по мячу.

Мужчина почистил апельсин и вложил в ладонь женщине.

— Федя, и сам ешь, — сказала она и, разломив апельсин, протянула ему половину.

— Я уже ел, — ответил он поспешно, отстраняя ее руку. – Это тебе.

— Знаю, как ты ел…Небось, и завтракаешь всухомятку. Возьми сейчас же, —

настойчиво повторила она. — Что-то холодно сегодня, — произнесла она, посмотрев на небо.

— Так ведь лето уже наисходе. Смотри, листья вовсю пожелтели…

— Уж сколько лет на наших глазах листья желтели, а кажется, только вчера мы с тобой встретились.

— Да, Надюша, мы вместе уж пятый десяток.

— А сколько из них врозь. И сколько всего с нами было – а словно в один день прошло…

Они молча смотрят на серые больничные корпуса. Отсюда, из полумрака парка, видно, как в небе загораются первые звезды. А на центральной аллее и в палатах уже давно светятся огни.